Политика-Малитика

Как-то раз, бодро выходя из кабинета Людмилы Сергеевны, привыкшей к моему присутствию в редакционной жизни и уже строчившей в следующий номер очередное интервью с молодым профсоюзным лидером, я в упор столкнулся с призраком. Это было так неожиданно и невозможно, что первое вырвавшееся слово от радости встречи оказалось из запаса табуированной лексики и заканчивалось на «тъ». В ответ она звонко расхохоталась и сказала, что давно уже замужем, и что у меня от сытой жизни пропали резкие скулы, которые ей так нравились.

Она прекрасно знала, что я зачастил в этот северный городишко, а я даже не подозревал, что она живёт здесь. Когда-то мы учились в одной группе, а после окончания университета много лет ничего не слышали друг о друге. «Если это не судьба, то что?» – думал я, прижимая её к себе так сильно, чтоб мысли вырваться даже не возникло.

Мы были вместе, со второго по пятый курс. Расстались с девственностью друг с другом и, казалось, ничто не могло разлучить нас. Проводили лето вместе, а первого сентября садились за одну парту и ворковали так, будто провели его порознь. В те времена я мог рассказать ей о себе всё. Она о себе говорить не любила. Историй её детства я не знал и с родителями знаком не был. Но постоянно погружала меня в мечтательный кокон светлого и прекрасного будущего, в котором она уже ментально существовала и хорошо освоилась, и от моих действий зависело попаду ли в него я вместе с ней.

Как-то раз, нам было по девятнадцать лет, мы лежали в постели и размышляли, что расстаться было бы забавно. Мне жениться на другой, ей выйти за кого-нибудь замуж. А потом встретиться через несколько лет и стать тайными любовниками. И никто бы не посмел назвать это изменами. Эта гипотетическая возможность так возбудила обоих, что мы полезли под одеяло и занялись сексом с удвоенной страстью под влиянием новых образов.

Узкий коридорчик редакции «Советской Онеги» неожиданно оказался тем будущим, в которое я не сумел втиснуться. Я был женат и любил свою жену, а она очень хорошо относилась к мужу, может даже любила его, председателя рыболовецкого колхоза имени Ленина.

Полюбил я ее в ту же секунду, как увидел снова, хрупкую, с испуганным взглядом и некрашеными волосами, прихваченными пластмассовой заколкой так небрежно и изящно, что захотелось тут же припасть к её длинной шее нежным поцелуем. Я не перестал любить жену, а может, не переставая любить её, умудрился жениться по любви. «Советская Онега», застрявшая вне времени, пространства и ситуационной вероятности явила в своём грязном коридоре чудо моей прошлой жизни во всей чистоте невозможного. В общем, мы стали любовниками. Разумеется, тайными. У нас не было ни единого шанса избежать этого. Я так и не узнал сменила ли она фамилию на Перевертайло.

Всем известно, что в XVIII-XIX веках женская молодость проходила стремительно. После шестнадцати девица резко созревала. После тридцати наступало увядание. Описанные Жорж Санд прекрасные Лукреция Флориани и Агата Пальмароза были старше своих любовников, но являли пример удивительных исключений, живших только в воображении французской писательницы. И сегодня бодипозитив скользким ужом вползает в женские ушки и нашёптывает им мысль, что любая разожравшаяся задница – пример исключительной своеобразности, достойной райского яблочка. Дамы верят, полагая красоту общим местом. А мужчины? Мужчины смирились.

Моя любовница придерживалась классического канона в вопросах соотношения талии и бедер и в свои за тридцать смотрелась бесконечно юной. К моему счастью, на компромисс со вкусом, во имя трепетной души и понимания, идти не пришлось. Издалека она была похожа на фарфоровую куколку, стоявшую на серванте в комнате моего детства, поражая белизной тонкой, почти прозрачной кожи, а вблизи на австралийскую певичку из клипа Torn.

– Почему меня все называют девочкой? – грозно тряся кулачками спрашивала она, – Ко мне все обращаются на ты!

– А ты хочешь быть теткой? – недоумевал я.

– Нет, я хочу быть женщиной. Роскошной, как Ирэн Форсайт и внушать взволнованность собственникам.

– Женщины носят сложные причёски, палантины и юбки в пол, а не выглядят так, как будто их трепали всю ночь. Ты в джинсиках, маечках и без грамма косметики вызываешь смятение в умах. Радоваться надо.