Политика поэтики

Дело не в том, что городские памятники всегда пребывают на своем месте и ждут туриста, который сможет их увидеть, а в том, что только туризм создает эти памятники. Только туризм превращает город в памятник — только под взглядом туриста изменчивая и текучая городская повседневность превращается в монументальный образ вечности. Увеличение масштабов туризма означает одновременно увеличение скорости монументализации, скорости увековечения. Сегодня наши города переживают эксплозию скорости или, другими словами, монументализации. Достойным сохранения кажутся уже не только такие знаменитые памятники, как Эйфелева башня или Кёльнский собор, но и все, что вызывает у нас хорошо знакомое чувство: ах, так было и так будет всегда. Даже проезжая по Нью-Йорку в районе Южного Бронкса и видя там торговцев наркотиками, которые стреляют друг в друга или по крайней мере выглядят так, будто вот-вот начнут друг в друга стрелять, мы воспринимаем эту сцену как памятник. Мы думаем: да, здесь всегда так было и всегда так будет — эти живописные юноши среди романтических руин и эта всюду подстерегающая опасность. И когда потом мы читаем в газете, что обстановка в этом районе нуждается в оздоровлении, это известие поражает нас и заставляет грустить, как если бы мы узнали, что Кёльнский собор или Эйфелеву башню взорвут, чтобы построить вместо них супермаркет. Мы думаем: кусок аутентичной, своеобразной, другой жизни будет разрушен, это место станет банальным и безликим, и мы навсегда лишимся чего-то памятного и вечного. Но эта грусть преждевременна. Когда после проведения вышеупомянутой операции по оздоровлению мы снова проезжаем по этому району, мы думаем: надо же, как здесь все безлико, банально и пошло — а ведь это место всегда было и всегда будет таким же безликим! И таким образом происходит ремонументализация этого места, потому что из окна автомобиля повседневное и банальное кажется таким же монументальным, таким же памятным, как и нечто экстраординарное и достопримечательное. Монументальность монумента не определяется его внутренним качеством, а является всего лишь результатом постоянной игры монументализации, демонументализации и ремонументализации, и механизм этой игры приводится в действие взглядом романтического туриста.

Впервые фигура туриста, который ездит повсюду в поисках эстетических переживаний, была философски тематизирована Кантом в его теории возвышенного[94]. Следуя этой теории, романтическим туристом можно назвать того, кто даже свою собственную гибель рассматривает как возможную цель путешествия — и одновременно в состоянии пережить ее как возвышенное впечатление. В качестве примеров математического возвышенного Кант называет горы и океаны, которые превосходят нормальный масштаб человеческих способностей представления. Примерами динамического возвышенного у Канта выступают грандиозные природные катастрофы: бури, извержения вулканов и т. п. — несущие прямую угрозу нашей жизни. Однако те опасности, в поисках которых путешествует романтический турист, возвышенны не сами по себе, равно как и городские монументы монументальны не сами по себе. Возвышенное, по Канту, заключается «не в какой-либо вещи в природе», а в «заложенной в нас способности», позволяющей нам без страха судить о вещах, нам угрожающих, и наслаждаться ими. Следовательно, субъект бесконечных идей разума является для Канта прежде всего туристом, который постоянно ищет необычное, чрезмерное и опасное, чтобы доказать возвышенность своей натуры, свое превосходство над природой. Но в то же время в другом месте своего текста Кант указывает на то, что жители Альп, которые всю свою жизнь провели в горах, не видят в них ничего возвышенного и «считают дураками всех тех, кто восхищается заснеженными вершинами». Следовательно, во времена Канта взгляд романтического туриста был еще чужд жителям горных сел. Турист обладает глобализованным взглядом, для которого фигура швейцарского крестьянина является частью пейзажа — и нисколько ему не мешает. А швейцарскому крестьянину, занятому хлопотами по хозяйству, романтический турист кажется дураком, идиотом, которого невозможно воспринимать серьезно. Между тем ситуация, как мы знаем, сильно изменилась. Даже если население соответствующего региона по-прежнему считает иностранных туристов дураками, оно при этом все более чувствует, что обязано — прежде всего из экономических соображений — соответствовать направленному на него глобализованному, эстетически ориентированному взгляду туриста и приводить в соответствие с этим взглядом собственный образ жизни.

Но это еще не все: жители гор тоже начинают ездить по миру и, в свою очередь, превращаются в туристов.