Политика воина. Почему истинный лидер должен обладать харизмой варвара

Не пренебрегай, любезный читатель, первыми впечатлениями… если нужно сделать резкий, четкий набросок, его нужно делать немедленно по прибытии на место, когда чувство контраста еще свежо в уме, и до того, как другой или третий взгляд не вытеснит первого впечатления… Тот, кто провел много лет на одном месте, забывает все ощущения, которые он испытал, увидев его впервые; и если он пишет об этом, он пишет для себя и для своих старинных друзей, а не для публики. Автор заметок, который поступает согласно моим советам, разумеется, делает непреднамеренные ошибки… но в целом картина получится живой и правдивой [1].

Философия не менее увлекательна для дилетанта, чем для специалиста, и я надеюсь, что смогу передать свой энтузиазм по поводу тех философов, труды которых изучал. Мой выбор, разумеется, не бесспорен. Хорошо слышу голос читателя: «Если он пишет о Макиавелли, то почему не о Ницше; если Кант, то где Локк?» Поскольку в центре моего внимания международная политика, я выбрал несколько философов и писателей, которые, на мой взгляд, наиболее соответствуют моей теме и интересны в связи с ней.

Философия не всегда поучительна. Она может оказаться бесполезной и даже, в некоторых случаях, опасной. Невилл Чемберлен был хорошо начитан в классике, равно как и Уинстон Черчилль. Граф Чиано, министр иностранных дел в правительстве Муссолини, был почитателем Сенеки. Мартин Хайдеггер, которого многие считают величайшим философом XX в., после прихода Гитлера к власти стал нацистом. Но даже при наличии разного рода опасностей философия может принести политикам пользу, особенно в отношении тематики, о которой журналисты знают не понаслышке.

В эссе, составивших эту книгу, я остаюсь журналистом: я пишу репортажи о классиках и взглядах современных ученых, объединяя их в повествование так же, как поступает любой журналист с имеющимися в его распоряжении материалами.

Я не оптимист и не идеалист. Американцы могут позволить себе оптимизм отчасти потому, что их система, включая конституцию, была задумана людьми, мыслящими трагически. Прежде чем первый президент принес клятву, были определены правила импичмента. Джеймс Мэдисон писал в 51-й статье сборника «Федералист», что, поскольку люди слишком далеки от искупления, единственный выход заключается в том, чтобы противопоставить одни амбиции другим, одни интересы другим: «Будь люди ангелами, не понадобилось бы никакое правительство». Наше разделение ветвей власти основано на этом мрачном представлении о человеческом поведении. Французская революция, напротив, начиналась с безграничной веры в здравый смысл масс и в способность интеллектуалов обеспечить хорошие результаты, но закончилось все гильотиной.

Наши отцы-основатели были конструктивными пессимистами до такой степени, что постоянно беспокоились о том, что может оказаться неверным в человеческих отношениях. Задача автора – не только вдохновлять, но и волновать, и говорить о том, чего его возможная аудитория предпочла бы не слышать. Международная политика тоже нередко представляется в свете наихудших сценариев. Так что мой пессимизм и скептицизм могут быть вполне уместны. Ибо политики нового века будут проверяться не благополучными событиями на мировой арене, которым станут аплодировать гуманисты, а тяжелейшими испытаниями нового времени.

Впрочем, любая дискуссия нового века должна начинаться со старого.

Глава 1 «Современного» мира не существует

Все бедствия XX в. возникали на фоне популистских движений, которые чудовищным образом эксплуатировались во имя утопических идеалов, и степень их усиливалась благодаря новым технологиям. Нацистская партия зародилась как крестовый поход за права трудящихся, организованный мюнхенским слесарем Антоном Дрекслером в 1919 г., за год до того, как ее прибрал к рукам Гитлер. Большевизм тоже появился на фоне освободительного политического движения и, подобно нацизму, эксплуатировал мечту о социальном возрождении. Преступления нацизма и большевизма отягощены разного рода изобретениями индустриальной эпохи. Что касается Мао Цзэдуна, его идея трудоемкой индустриализации через создание утопических коммун привела к гибели по крайней мере 20 миллионов китайцев в 1958–1962 гг., в период политики Большого скачка [1].