Читаем Политики природы полностью

183 Обвинения в историцизме казались достойными порицания только при Старом порядке по контрасту с надежно установленными фактами, которые противопоставлены миру Пещеры. Мы собираемся не полагаться на случайность, а изменить смысл этого выражения при помощи соответствующих учреждений. «Случайность» становится результатом политического разделения на то, что может быть, и то, чего быть не может, на то, что должно быть, и то, чего быть не должно.

184 Я не считаю нужным воспроизводить различие между опытом благоразумия и опытом ученых (об этом см.: Licoppe. Op. cit. 1996), так как здравый смысл•, который все чаще используется в научных войнах, нуждается в экспериментировании не меньше, чем опыт. См. замечательную цитату у Бека в примечании 16 к третьей главе: Beck. Note 16, chapitre 3.

185 Лавлок, автор гипотезы Геи, старается не представлять ее как уже сформировавшуюся тотальность. В его книгах описывается постепенное выстраивание связей между научными дисциплинами, каждая из которых ответственна за определенный участок исследований Земли, и делается неожиданное открытие того, что они могут взаимодействовать (Lovelock James. The Ages of Gaia: A Biography of Our Living Earth. [1988]; Lovelock James. Gaia: A New Look at Life on Earth. [1979]). Немного утрируя эту идею, можно сказать, что она слегка напоминает междисциплинарный Парламент.

186 Различия между процессуальной, фундаментальной и консеквенциалистской моралью становятся куда менее важными, если мы рассматриваем коллектив в его экспериментальной динамке. Если рассматривать этот вопрос более подробно, то разные школы моральной философии куда меньше противоречат друг другу, если учесть тот факт, что каждая выбирает какой-то один сегмент кривой обучаемости и пытается называть его добродетелью.

187 Отсутствие упрощенной модели коллектива – главный источник непонимания между Сократом и демосом в «Горгии».

188 Мы можем рассматривать постепенное исчезновение модернизма как его самоинтерпретацию, которая выражается во все возрастающем количестве конференций, институтов, процедур, призванных обеспечить обратную связь с опытом. Именно в моде на процедурализм, с одной стороны, и в распространении принципа осмотрительности, с другой (Godard Olivier. Le principe de précaution dans les affaires humaines. [1997]), можно увидеть верные признаки того, что у нас уже есть новая Конституция, общие черты которой я лишь набросал пунктирной линией.

189 См., например: Callon Michel. «Is Science a Public Good?” Fifth Mullins Lecture, Virginia Polytechnic Institute, 23 march 1993». 1994; Callon Michel, Laredo Philippe et Mustar Philippe. La gestion stratégique de la recherche et de la technologie. 1995.

190 К этому списку нужно добавить работы ученых вроде Лакатоса об относительной продуктивности исследовательских программ (Lakatos. Op. cit. 1994) и авторов вроде Хабермаса о качестве процедур консультации (Habermas Jürgen. De l'ethique de la discussion. [1992]). Если подобное сближение может показаться странным, то только из-за ограничений старой Конституции: Лакатос прилагает все возможные усилия, чтобы суждения о науке были защищены от вмешательства политики; Хабермас не останавливается, пока суждения людей не оказываются надежно защищены от вмешательства нелюдéй. Однако каждая из сторон нуждается именно в том, что другая хранит за семью замками… Научная политика французской Ассоциации больных миопатией, изученная Каллоном и его коллегами, кажется мне наиболее сильным примером этого нового соединения морали и вещей в оригинальной научной политике.

191 Я не буду здесь касаться мнимого конфликта между государством и рынком, который предполагает обращение к давно устаревшей концепции экономики как инфраструктуры (см. четвертую главу). Традиционному либеральному государству, которое претендует на то, чтобы избавить рынки от мелочных придирок со стороны государственной власти, я противопоставляю здесь государство, свободное от каких бы то ни было обязанностей, кроме управления, так как оно вылечилось от мании господства и больше не надеется на трансценденцию.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Против всех
Против всех

Новая книга выдающегося историка, писателя и военного аналитика Виктора Суворова — первая часть трилогии «Хроника Великого десятилетия», написанная в лучших традициях бестселлера «Кузькина мать», грандиозная историческая реконструкция событий конца 1940-х — первой половины 1950-х годов, когда тяжелый послевоенный кризис заставил руководство Советского Союза искать новые пути развития страны. Складывая известные и малоизвестные факты и события тех лет в единую мозаику, автор рассказывает о борьбе за власть в руководстве СССР в первое послевоенное десятилетие, о решениях, которые принимали лидеры Советского Союза, и о последствиях этих решений.Это книга о том, как постоянные провалы Сталина во внутренней и внешней политике в послевоенные годы привели страну к тяжелейшему кризису, о борьбе кланов внутри советского руководства и об их тайных планах, о политических интригах и о том, как на самом деле была устроена система управления страной и ее сателлитами. События того времени стали поворотным пунктом в развитии Советского Союза и предопределили последующий развал СССР и триумф капиталистических экономик и свободного рынка.«Против всех» — новая сенсационная версия нашей истории, разрушающая привычные представления и мифы о причинах ключевых событий середины XX века.Книга содержит более 130 фотографий, в том числе редкие архивные снимки, публикующиеся в России впервые.

Анатолий Владимирович Афанасьев , Антон Вячеславович Красовский , Виктор Михайлович Мишин , Виктор Сергеевич Мишин , Виктор Суворов , Ксения Анатольевна Собчак

Фантастика / Криминальный детектив / Публицистика / Попаданцы / Документальное
Захваченные территории СССР под контролем нацистов. Оккупационная политика Третьего рейха 1941–1945
Захваченные территории СССР под контролем нацистов. Оккупационная политика Третьего рейха 1941–1945

Американский историк, политолог, специалист по России и Восточной Европе профессор Даллин реконструирует историю немецкой оккупации советских территорий во время Второй мировой войны. Свое исследование он начинает с изучения исторических условий немецкого вторжения в СССР в 1941 году, мотивации нацистского руководства в первые месяцы войны и организации оккупационного правительства. Затем автор анализирует долгосрочные цели Германии на оккупированных территориях – включая национальный вопрос – и их реализацию на Украине, в Белоруссии, Прибалтике, на Кавказе, в Крыму и собственно в России. Особое внимание в исследовании уделяется немецкому подходу к организации сельского хозяйства и промышленности, отношению к военнопленным, принудительно мобилизованным работникам и коллаборационистам, а также вопросам культуры, образованию и религии. Заключительная часть посвящена германской политике, пропаганде и использованию перебежчиков и заканчивается очерком экспериментов «политической войны» в 1944–1945 гг. Повествование сопровождается подробными картами и схемами.

Александр Даллин

Военное дело / Публицистика / Документальное
Жертвы Ялты
Жертвы Ялты

Насильственная репатриация в СССР на протяжении 1943-47 годов — часть нашей истории, но не ее достояние. В Советском Союзе об этом не знают ничего, либо знают по слухам и урывками. Но эти урывки и слухи уже вошли в общественное сознание, и для того, чтобы их рассеять, чтобы хотя бы в первом приближении показать правду того, что произошло, необходима огромная работа, и работа действительно свободная. Свободная в архивных розысках, свободная в высказываниях мнений, а главное — духовно свободная от предрассудков…  Чем же ценен труд Н. Толстого, если и его еще недостаточно, чтобы заполнить этот пробел нашей истории? Прежде всего, полнотой описания, сведением воедино разрозненных фактов — где, когда, кого и как выдали. Примерно 34 используемых в книге документов публикуются впервые, и автор не ограничивается такими более или менее известными теперь событиями, как выдача казаков в Лиенце или армии Власова, хотя и здесь приводит много новых данных, но описывает операции по выдаче многих категорий перемещенных лиц хронологически и по странам. После такой книги невозможно больше отмахиваться от частных свидетельств, как «не имеющих объективного значения»Из этой книги, может быть, мы впервые по-настоящему узнали о масштабах народного сопротивления советскому режиму в годы Великой Отечественной войны, о причинах, заставивших более миллиона граждан СССР выбрать себе во временные союзники для свержения ненавистной коммунистической тирании гитлеровскую Германию. И только после появления в СССР первых копий книги на русском языке многие из потомков казаков впервые осознали, что не умерло казачество в 20–30-е годы, не все было истреблено или рассеяно по белу свету.

Николай Дмитриевич Толстой , Николай Дмитриевич Толстой-Милославский

Документальная литература / Публицистика / История / Образование и наука / Документальное / Биографии и Мемуары