Политогенез. Храм – – ГосударЬство – State

Полисемичность термина «история» обусловливает иллюзорность пропагандистских заявлений о недопустимости фальсификации истории. Если речь идет о хронологии явлений и событий, то следует просто фиксировать имевшие место факты, не давая им субъективной исторической оценки. Если же мы пытаемся объединить историческую хронологию и историческую интерпретацию, то следует исходить из множественности оценочных позиций и точек зрения, которые нередко приобретают не только противоречивый, но и взаимоисключающий характер. При этом о фальсификации истории чаще всего заявляет та сторона, которую по тем или иным причинам не устраивает позиция оппонента. Таким образом, имеет место монистическая модель мышления, в соответствии с которой «из всех точек зрения на рассматриваемый предмет правильной является только одна – моя».

Сложность заключается в том, что в условиях изменения парадигмы миропонимания в относительно короткий хронологический период меняется и представление о «правильной» истории. В частности, в советской историографии фигура последнего российского императора Николая II оценивалась исключительно в негативном контексте, свидетельством чему является широко распространенная в трудах советских авторов титулатура «Николай Кровавый».3 В современной России произошло радикальное изменение «исторической правды», следствием чего было причисление убитого большевиками самодержца к лику святых.4 Получается, что кардинальное изменение исторических оценок само по себе вполне допустимо и начинает рассматриваться как «фальсификация истории» только в том случае, когда осуществляется стороной, мнение которой по той или иной причине не устраивает государственную власть, выступающую на всех этапах генезиса отечественной науки в качестве основного куратора, заказчика и оценщика научных исследований во всех сферах общественной жизнедеятельности. И национальная история в данном случае исключением не является.

Говоря о генезисе истории, в рамках обозначенной проблематики мы, конечно, имеем в виду область научных знаний с соответствующим названием.

С какого момента можно говорить о начале генезиса российской национальной истории как социальной науки и можно ли отождествлять историю народа (нации) и историю государства? Начну со второй части вопроса. История России как единства земли, народа и веры русской и история русского (российского) государства, представленного механизмом государственной власти, безусловно, не одно и то же. Появление первых исторических артефактов – текстов, авторы которых пытались описать историю «минувшего времени», знаменует собой начало генезиса истории национальной5, выступавшей в качестве предпосылки начала генезиса истории государственной, ведущей свой временной отсчет с появления во второй половине XV века на политической карте мира самостоятельного государства – Московского царства Всея Руси, во главе которого встал самодержавный государь – Царь (Император) Всея Руси.

Говоря же о генезисе российской исторической науки, равно как и науки как таковой, необходимо акцентировать внимание на понимании науки как специализированной области системного познания природы и культуры, в качестве признаков которого выступают:

– научная специализация – наука представляет собой совокупность научных специальностей;

– научная квалификация – наукой занимаются профессиональные специалисты, имеющие научную квалификацию – профессора, доктора и кандидаты наук;

– научная организация – организация научных исследований и подготовка научных кадров осуществляется в специально создаваемых научных учреждениях – университетах, академиях;

– научная традиция – наука неразрывным образом связана с формированием и функционированием научных школ, представляющих собой соединение различных поколений ученых и научных сотрудников, совместный научный труд которых направлен на достижение общих целей и решение обусловленных этими целями задач.

В таком понимании российская наука в своих первоначальных формах возникает в эпоху Петровских реформ, когда в России императорским указом создается Академия наук (1724 г.), в состав которой, по причине полного отсутствия «национальных научных кадров», вошли исключительно иностранные ученые.

Интересная особенность. Обычно академики предстают в обывательском сознании в качестве почтенных, убеленных сединами старцев. Однако, первый «академический призыв» был представлен в том числе очень молодыми людьми: Леонарду Эйлеру исполнилось 20 лет, Николаю Бернулли – 30, Даниилу Бернулли – 25, Герхарду Миллеру – 20, а Иоганну Гмелину на момент принятия его адъюнктом Академии было всего лишь 18 лет. Первому Президенту Российской академии наук Лаврентию Блюментросту на момент назначения было 32 года.6

В проекте Положении об учреждении Академии наук и художеств (1724 г.)7 отмечалось: «К розпложению художеств и наук употребляются обычайно два образа здания; первый образ называется универзитет, второй – Академия, или Социетет художеств и наук.