Политолог

Стрижайло, едва вошел в церковь, почувствовал легкое удушье, как если бы в горле у него стала набухать опухоль. Это духи, заселившие дыхательные пути, пищевод, коронарные сосуды, стали раздувать бока, потревоженные иконами и лампадами, святостью намоленного пространства. Давали понять Стрижайло, что крайне недовольны обстановкой, когда в деревянном иконостасе блекло светились лики Спасителя и Богородицы, Николая-угодника и архангела Михаила, хор то и дело восклицал «Господи, помилуй…», а на полустертой фреске Страшного суда ангелы, распушив крылья, сбивали копьями отвратительных черных бесов, ввергая их в ад. Стрижайло помнил происшествие на Транссибирской дороге, когда духи вышли из-под контроля и сами овладели ситуацией. Изменили ход задуманной им комбинации, направили тепловоз на несчастного инвалида, раскромсали его на ломти. Такое больше не могло повториться. Он контролировал духов, не позволял выходить за пределы своего тела, хотя это и причиняло некоторое неудобство, – как рассерженные коты, духи надували загривки, что стесняло дыхание.

Служба тянулась бесконечно. Сноп света из высокого окна медленно перетекал по церкви, как в солнечных часах. Стрижайло погрузился в оцепенение. Рассеянно думал о деньгах, обильно, в виде «черного нала», поступающих ему в руки. О великолепных особняках на Успенском шоссе, в районе Жуковки и Барвихи, которые он начал присматривать для себя. О газетном компромате, рассказавшем о губернаторе-педофиле. Об утреннем звонке Потрошкову, который разговаривал медовым, сахарным голосом, будто подбородок его переливался нежным румянцем цвета вишневой зари. О Карапузове, который взял предоплату, обещав разместить в своей программе «Момент глистины» предлагаемый Стрижайло сюжет. Он словно дремал стоя, окруженный песнопениями, свечами, кадильным дымом, который вдыхал, желая досадить духам, не выносившим благоуханий ладана. Полагал, что эти запахи подействуют на демонов как дурман и лишат их активности.

Распахнулись Царские врата, и священник, величественный, в белом облачении, похожий на мартовский сугроб с проблеском голубого льда, вышел, неся перед собой золоченую чашу. Держал двумя руками, как древко знамени. Отрок в ризе принял у батюшки чашу, поставил ее на подносик, держал на весу. Прихожане нестройно запели. Потянулись к чаше, сложив на груди крестом руки. Приобщались Святых Тайн, вкушая тело и кровь Господни. Батюшка черпал из чаши частицы просфоры, пропитанные кагором. На блестящей ложечке подавал прихожанам, и те осторожными губами хватали розовую мякоть, глотали капельки красного вина.

Дышлов, копируя движения прихожан, сложил на груди толстые руки, неудобно ухватив себя за плечи. Стал в череду старушек, большой, неловкий, среди платочков, деревенских блузок, остроносых старушечьих лиц. Оператор снимал причастие, опрокидывающее ложные представления о свирепой антибожественной природе современного коммунизма. Стрижайло радовался тонкой комичности происходящего, очевидной театральности действа, напряженной беспомощности Дышлова, неумело имитирующего благоговение. Одновременно контролировал демонов, которые рвались наружу. Накрывал их непроницаемым колпаком, а они бились, как мухи под крышкой прозрачной хлебницы.

Дышлов приблизился к батюшке. Тот, позируя телеоператору, осенил Дышлова крестом. Окунул в чашу ложечку, вылавливая пшеничную частицу. Понес к вытянутым губам Дышлова, топорща снежное, блистающее облачение.

Стрижайло почувствовал, как из груди вверх, к горлу протискивается скользкий упрямый комок. Проник в рот. Цепко пролез в носовую полость. Причиняя острую боль, вырвался из уха наружу. Тенью облетел бородатую голову батюшки, скользнул под локоть и, обнаружив на мгновенье черное, с пухлыми щечками лицо, выпуклые чернильные глаза и фиолетовый язык, толкнул батюшку под руку. Тот охнул, выронил чашу. Она упала на каменный пол. Красное вино разлилось по истоптанным плитам. В вине лежали розовые хлебные ломтики. Прихожане в ужасе отступили. Священник рухнул на пол огромным телом. Двигая по камням бородой, стал выпивать, слизывать с пола разлитые дары. Страдальчески выпучил глаза, хлюпал губами. Оператор снимал разлитое вино, опрокинутую чашу, растерянного Дышлова, прихожан, которые бормотали, крестясь:

– Не принимает Господь коммуниста!.. Грех-то какой!.. Ироды красные, избивали православных христиан!..

Охранники уводили Дышлова из церкви. Оператор, гибкий как барс, ступал следом. Стрижайло чувствовал, как демон влетел в ухо, протиснулся сквозь дыхательные пути в глубину легких. Теперь сообщество демонов сидело за круглым столом в студии программы «Времена», окружая ведущего Познера. Тот, только что совершив свой богопротивный поступок, весело объяснялся с гостями студии, хвалил Америку. Трепетал всеми плавниками и жабрами, напоминая крупную скользкую рыбу, выпрыгнувшую из Гудзона.

Опрокинутая чаша с дарами угнетающе подействовала на Дышлова. Он сетовал Стрижайло, что его преследует рок неудач:

– Может быть, это козни ФСБ? Власть использует против меня административный ресурс?