Политолог

Стрижайло занял место в бельэтаже, напротив золоченой ложи, где должен был появиться Маковский. Золотые ярусы, хрустальное солнце поднебесной люстры, алый бархат кресел напоминали времена империи, когда вельможи двора, цвет аристократии собиралась в святилище, чтобы насладиться красотой и величием имперского духа. Мюзикл, как говорили о нем рецензии, соединял в себе традиции русского классического балета, великой оперной культуры и одновременно демонстрировал эстетику новой «Либеральной империи», о которой возвещал главный прототип мюзикла Арнольд Маковский. Публика, заполнившая ряды, вся, как один, встала, когда в ложу, освещенный лучами прожектора, вошел Маковский, стройный, в черном фраке, с бледным артистическим лицом. Аплодисменты приветствовали его, как если бы он был Президентом России.

Стрижайло направлял бинокль на Маковского, отмечая на его властном лице следы тревоги, отпечатки тягостных раздумий, явившихся после прочтения доклада. Ему стоило больших трудов сохранять самообладание, и все-таки на мертвенно-красивом, похудевшем от волнений лице хищно сверкал ястребиный рыжий глаз, всевидящий, беспощадный, суля врагам жестокую расправу и смерть.

Люстра померкла, растаяла в высоте, как тает блеск испепеленного салюта. Публика смолкла. В тишине зазвучала элегическая, задушевная музыка, под которую в теплом летнем саду танцуют утренние мотыльки. Занавес поднялся, началось первое действие.

Московская средняя школа, с нелепыми черными партами, ужасающими портретами Пушкина, Горького, Маяковского. Скромный еврейский мальчик Мак в бархатном костюмчике, с трогательным бантом на худенькой шее, сидит за партой и рисует на белом листе бумаги. В то время как его одноклассники курят и хулиганят в туалетах, пишут на стенах непристойности, хватают за грудь рано созревших девиц, поют под гитару дурацкие туристические песни, мечтатель Мак, презирая турпоходы и уроки военной подготовки, грезит о «Городе счастья». Там все любят друг друга, дома напоминают летающие тарелки, в райских вольерах соседствуют волки и антилопы, бизоны и львы, дети северных народов ханты и манси учатся читать по книге Шолом Алейхема. Эти мечты Мак воплощает в рисунках, где синим карандашом изображает сказочные города. Эти образы, подобно грезам, возникают на огромных экранах, – выдумка Михаила Шемякина. Внезапно появляются марширующие шеренги – то ли нацисты, то ли войска НКВД. Ужасны ряды марширующих чернорубашечников. Зловещи их выкрики «Уа-ау». Звучит «Хорст Вессель» и «Вместо сердца пламенный мотор», в аранжировке Элтона Джона. Боевики набрасываются на Мака, жестоко избивают, разрывают рисунки с дивными голубыми городами, которые, как перья убитой синей птицы, реют в безвоздушном пространстве.

Первое действие вызвало восторг зрителей. Рукоплескали, обменивались восторженным шепотом. Известный композитор Журбин, пытавшийся поставить на Бродвее свои антисоветские мюзиклы, не выдержал и закричал: «Брависсимо!» Арткритик по прозвищу Танкист, пытавшийся покончить собой и чудом избежавший смерти, в черном мундире, с рукой на перевязи, не удержался при звуках «Хорста Бесселя», вскочил и выбросил руку вперед.

Стрижайло направлял бинокль не на сцену, где танцевали, пели, скользили в разноцветных лучах, а на ложу, где находился Маковский. Тот оставался встревоженным, бледным, но казалось, воспоминания нежной юности, целомудренные мечтания и несправедливо перенесенные обиды отвлекли его от горькой реальности. Страхи постепенно уступали место элегическим переживаниям. И это радовало Стрижайло. Ибо он, а не сладострастный Виктюк, был истинным режиссером спектакля. И действие этого спектакля переносилось со сцены в зрительный зал, в золоченую ложу Маковского.