Важную роль в изучении вопроса о предмете политологии и в интернационализации ее академического признания сыграл известный Международный коллоквиум по вопросам содержания и структуры политической науки (Париж, 1948 г.), созванный по инициативе ЮНЕСКО. Политологи из различных стран договорились о неком едином международном стандарте в понимании объекта, предметного поля и границ политической науки, согласно которому последняя должна включать в себя следующие основные компоненты: 1) политическую теорию (теорию политики и историю политических идей); 2) публичные (государственные) институты (центральные, региональные и местные; законодательные, исполнительные и судебные), их структуру и функционирование; 3) политическое участие и давление граждан (партии, групповые объединения, общественное мнение); и 4) международные отношения (международные организации и мировая политика)[39]
. Таким образом, политологи пошли тогда во многом по пути «суммативного описания» предмета и границ политической науки посредством простого перечисления объектов и сфер, которые, по-видимому, она должна исследовать.Со временем это привело к достаточно распространенной точке зрения на «суммативное» определение предмета политической науки как совокупности политических объектов и соответствующего комплекса знаний, отражающих ситуацию, когда нет одной политической науки, но есть многие политические науки, а посему «политология это то, что делают политологи»[40]
. Такая точка зрения имеет некоторые достоинства. В частности, всегда можно добавить еще один сюжет или раздел к предметному полю политологии в связи с появлением новых политических феноменов и структур, что обеспечивает как бы внешнюю открытость самого познавательного процесса. Другим распространенным аргументом в поддержку этой позиций является утверждение о приобретаемом таким способом целостном и интегральном характере освоения мира политики. Последний, якобы системно и многоаспектно, должен изучаться политической наукой, представляющей собой поэтому междисциплинарный комплекс философских, исторических, социологических, психологических и всех прочих видов знаний о политической жизни.Но есть и другая, оборотная сторона медали в этом «расширительном» и «интегративном» подходе. Не говоря уже о том, что определения предмета политологии такого типа, как «науки о политике», или же «того, чем занимаются политологи», тавтологичны и релятивны, они скорее затуманивают проблему, а не проясняют ее. Можно сразу же заметить, что они снова возвращают политическую науку в свое первозданно синкретическое лоно обществознания, ставя тем самым под вопрос саму специфическую идентичность и необходимость автономного существования политологии. Ведь зачем вообще нужна еще одна общественная наука как некий эклектический набор из разных областей знаний?
Кроме того, вместо теоретического поиска внутренних связей и объяснения глубинных механизмов и зависимостей политики на передний план выходит задача (сама по себе в отдельности, конечно же, верная) максимально подробного и разнообразного описания различных сторон и явлений политической жизни (психологических и идеологических, институциональных и социокультурных и т. д.), что при отсутствии интегральной концепции непременно приводит к фрагментарному, дескриптивному анализу или же дедуктивному, метафизическому философствованию. К тому же нельзя забывать, что традиционно в научном анализе существует известное различие между «объектом» и «предметом» науки, поскольку последний относится лишь к одному из многих аспектов познаваемого объекта, предполагая тем самым не абстрагирование «всех на свете» законов, а познание лишь какой-либо определенной, специфической группы связей, механизмов и закономерностей. Таким образом, при «интегративном» подходе к определению предмета политологии происходит подмена тезиса, когда «предмет» науки попросту заменяется ее «объектом»[41]
.