Политология революции

Уникальность ПДС проявляется, прежде всего, в том, что это единственная политическая сила Запада, непосредственно представляющая интересы периферии. Это предопределено положением восточных земель Германии, являющихся, с од-, ной стороны, частью самой сильной капиталистической страны Европы, а с другой, по выражению теоретиков ПДС — ее «экономической и социальной периферией».[273] Отсюда и политика партии, которая стремится отстаивать как социальные, так и региональные интересы. На первых порах многие лидеры ПДС воспринимали сохраняющееся деление страны на западные и восточные (соответственно «старые» и «новые») земли как временное явление. «Как социалистическая партия, левая альтернатива, мы не можем долгое время оставаться региональной партией. Восточногерманская идентичность исчезнет в ближайшие пять-восемь лет», — говорил Андре Бри.[274] Однако последующее развитие показало, что все обстоит гораздо сложнее. Существование периферии предопределено самой природой капиталистической экономики. Восточная идентичность сохранялась потому, что сохранялись специфические «восточные» проблемы. Они тоже изменились, но с каждым новым рыночным циклом это противоречие воспроизводилось в новом виде.

Опросы общественного мнения, проводившиеся в 1997 году, показали, что ностальгия по ГДР сходит на нет, а различия между «восточниками» и «западниками» (Ossies и Wessies) остаются. Для восточных немцев по-прежнему было характерно стремление к социальной справедливости, сочетающееся с «равноудаленным отношением» («Wieder-noch-Hattungen») к старой ГДР и новой ФРГ.[275] Социологи отмечали, что подавляющее большинство населения восточных земель, в том числе и те, кто не голосует за левых, являются «бессознательными социалистами».[276]

В сложившейся ситуации регионализм вовсе не противоречит идеологии и стратегическим перспективам социалистического движения. Как говорилось в одном из документов ПДС, это не «восточная» партия, но это «социалистическая партия, которая пришла с Востока».[277] Проблема не в том, чтобы уйти от регионализма, а в том, чтобы сочетать его с более широкой стратегией — не только общегерманской, но и общеевропейской. «Без прорыва на Востоке не будет прорыва на Западе!» — гласят документы ПДС. Восточные немцы должны «наступательно действовать ради перемен» в Германии в целом.[278]

1996–1997 годы стали временем нового усиления ПДС, на этот раз за счет притока активистов и сторонников на Западе. Здесь партия оставалась незначительным меньшинством, но динамика роста поражала. Ганновер стал первым крупным городом в «старых землях», где удалось завоевать позиции в местных органах власти (до того были лишь случаи перехода к ПДС недовольных муниципальных советников из числа «зеленых»). Сенсацией стали выборы в Марбурге, где «красный» список собрал 6,2 % голосов и получил 4 места в городском собрании.

Марбург, будучи старым университетским центром, являлся традиционным бастионом левых, где даже в годы «холодной войны» были сильны коммунисты. Однако партия Грегора Гизи и Лотара Биски укрепила свои позиции и в других крупных городах.[279] Именно из университетских центров распространялось влияние партии в Западной Германии, а молодая интеллигенция оказывалась наиболее восприимчива к идеям ПДС. На Востоке большинство избирателей партии концентрировалось в крупных промышленных центрах, однако более половины сторонников Гизи и Биски проживало за пределами традиционных «бастионов» партии.

Несмотря на появление новых членов в западных землях, ПДС оставалась, по крайней мере, на Востоке, партией пожилых людей, составлявших в ней 67 %. Членская база, полученная «в наследство» от СЕПГ, старела и умирала. Единственным утешением для лидеров социалистов было то, что и «с другими партиями происходит то же самое».[280]

В период 1990–1994 годов, когда под вопросом было само выживание партии, лозунгом ПДС стало создание, пользуясь словами писателя и бывшего гэдээровского диссидента Стефана Хайма, «подлинной, сильной и левой оппозиции».[281] Ситуация изменилась после побед партии в 1994–1995 годах. Дело не только в том, что демократические социалисты почти удвоили количество сторонников, но и в том, что они оказались у власти во многих небольших городах, а в земле Саксония-Ангальт фракция ПДС держала в руках судьбу правительства. На определенных условиях левые согласились «терпеть» (tolerieren) социал-демократическую администрацию. Это означало не только фактическое право вето, но и вынудило социал-демократов согласовывать свою политику с оппозицией.

Неудивительно, что наряду с лозунгом «оппозиции» в лексиконе ПДС появилось новое слово «ответственность». Магдебург, столица земли Саксония-Ангальт, стал своеобразным экспериментальным полем, где отрабатывались механизмы, выявлялись возможности, пределы и проблемы нового реформизма.