– Ничего не понимаю, – буркнул Молибога, разглядывая шестерку дюжих мужиков, утонувших в подъезде для спуска гроба из квартиры. – Напарник «полосатого» исчез, Кряжин обещал и не приехал. Может, позвонишь ему?
Сидельников и сам находился в растерянности. Свой объект он «уронил» [5] , от советника никаких сообщений и распоряжений не поступало. Тот случай, когда стоит побеспокоить начальство.
Но вдруг изменилось все и сразу. Сразу после того, как в подъезд вошли шестеро, из него вышли двое. И то, как это происходило, у обоих оперов вызвало сильное удивление. «Лиловый», прижимая к лицу шарф, держался другой рукой за советника, и ноги его, непослушные, заплетающиеся, волочились по земле, как штанины пустых брюк. Он стоял на ногах только потому, что одной своей рукой следователь Генеральной прокуратуры держал его за талию.
Проходя мимо вдовы и насторожившихся родственников, Копаев пояснил:
– Андрей Николаевич был его учителем и другом. Его горе безмерно.
Родственники расслабились, а вдова напряглась еще сильнее. Сегодня здесь был некто, кто выражал скорбь гораздо сильнее, чем она.
«Полосатый», оценив мизансцену реально, попытался выйти из толпы и оказаться на Мясницкой. Его порыв был остановлен Полянским.
– Сажай обоих в машину, – тихо бросил Копаев оперу ГУВД. – И в райотдел.
– В какой?
– В ближайший, по месту задержания! Первый день в полиции, что ли?
А Сидельникову наконец-то довелось увидеть лицо «ученика Андрея Николаевича». Оно от бровей до подбородка было испачкано кровью, опушено ворсинками от шерстяного шарфа, а нос свернут на бок. Судя по всему, было еще что-то, невидимое под одеждой, – «лиловый» постоянно хватался рукой за печень и прижимал локоть другой руки к ребрам.
– Что это? – спросил в машине Сидельников, указывая на папку, перепачканную красными разводами.
– Это лежало под телом Крыльникова. Думаю, что это и есть тот самый «материал», о котором я спонтанно сообщил Ресникову.
– Значит, он существовал на самом деле? – пробормотал капитан, откидываясь на спинку. – А… а как вы его вытащили?
Вопрос был резонен.
– Его вытащил не я, – недовольно буркнул, пожевав губами, Антон. – Осталось выяснить, кто эту папку в гроб уложил. Крыльников мертв. К гробу доступны только родственники. Значит, полковник мог предупредить жену и велеть ей уничтожить материал, если с ним случится непредвиденное.
– Он предполагал, что будет помещен в гроб? – спросил Молибога.
Копаев улыбнулся, и улыбка никому из присутствующих не понравилась.
– Думаю, он предполагал, что его поместят не в гроб, а в камеру следственного изолятора. Гони на этот адрес, друг. До четырех часов мне нужно изучить содержимое этой папки и поближе познакомиться с заглянувшей на траурный огонек парочкой.
В райотделе все происходило так, как предполагал Антон. Наркоман со стажем Вольников – а именно такую фамилию носил сотрудник СБ «Олимп», задержанный Антоном у гроба, – затянул обычную для оперов песню.
– Я работаю в службе безопасности футбольного клуба «Олимп» с февраля позапрошлого года. Выполняю различные поручения президента клуба. В незаконных мероприятиях не участвовал, закон не нарушал. Имею лицензию на частную детективную деятельность и частную охранную деятельность, выданную отделом лицензионно-разрешительной работы при ГУВД города Екатеринбурга. В силу своих полномочий имею право на ношение и хранение табельного огнестрельного оружия. Почему я задержан, не знаю.
Антон прошел к окну кабинета, который они арендовали в райотделе, и открыл форточку.
– Я задержал вас после того, как увидел перед собой лезвие выкидного ножа. Последний в кадастре служебного оружия частных охранных структур не значится. Равно как и капроновая удавка, обнаруженная при вас при досмотре.
– Не понимаю, о чем вы говорите, – нос «лилового» был забит марлей, поэтому говорить ему приходилось, запрокинув голову, глухо. – Ножа и другого у меня до задержания не было. Зато были две тысячи долларов, которые после задержания исчезли.
– Вольников, на вашем теле нет ни одной выступающей наружу вены, которая не была бы обдолбана. Вы торчок. Думаю, не глюкозой балуетесь. А потому и не помните, когда в ваших карманах были две тысячи долларов, а когда нож с удавкой.
Вольников откинулся на спинку стула.
– Я устал слышать этот бред. Требую адвоката, имя которого назову.
– Очередная ваша ломка должна начаться максимум через два часа. Через сто двадцать минут вы превратитесь в мразь, которая начнет умолять меня дать ей наркотик и сдавать всех направо и налево без моих на то просьб. Может, лучше сохраните лицо?
– Мне нужен адвокат Райсман. Он юридический советник президента футбольного клуба «Олимп». И убери со стола свои бумаги с карандашами. Разговор окончен.
– Нет проблем, – Антон повернулся к Полянскому: – Отведи его в камеру.
Через полтора часа Антон приказал Сидельникову привести задержанного. Через пять минут опер завел в кабинет, в котором Антон, Сидельников и Молибога сидели и пили принесенный симпатичной секретаршей начальника чай, Вольникова.
– Вы уроды. Вы все здесь – уроды. Нелюди! Я много прошу? Я прошу «веса» на один укол. Это, по-вашему, много? Не стоит того, чтобы заплатить этим за показания?
– С чего вы взяли, что я собирался вам платить за показания? – катая во рту карамель, спросил Копаев.
За время нахождения в райотделе он дважды связывался с Быковым и докладывал обстановку. Время шло, и Антон хотел заехать в райотдел для разговора с Вольниковым позже, но Быков велел оставаться в отделе, опасаясь, что Вольникова могут перехватить люди Чубасова и Шульгина.
И те явились. Но, выяснив, что с охранником «Олимпа» «следователь Генпрокуратуры» общается лично, отвалили.
– Напротив, – продолжал Антон, – я говорил вам, что превратитесь в мразь и будете попрошайничать, как на паперти. Но я не обещал подать. Я всего лишь просил объяснить, что вы делали в квартире полковника Крыльникова и кто вас этим озадачил. Я много просил? Это, по-вашему, много? Не стоило того, чтобы сейчас не выглядеть, как животное?
– Вы все здесь козлы… Я умираю, а вы, пользуясь этим, заставляете меня сознаваться в чем-то, чего я не совершал!.. Я пришел в квартиру Крыльникова, чтобы отдать ему последний долг памяти!.. Ты понял – долг?!! Да, памяти… Он был хороший человек.
– Сидельников, отведи этого моралиста в трюм! Вольников, через полчаса ты будешь стучать в дверь и просить разговора со мной.
Через пятнадцать минут так и случилось.
– Ты не понимаешь, что такое ломка… – лицо Вольникова покрылось испариной, руки его тряслись, и он ловил их на лету. – Я тебе объясню.
– Нет, почему. Я хорошо понимаю.
– В голове человека есть центр, который всасывает опий и возвращает организму способность существовать… Когда в центр перестает поступать опий, организм начинает метаться в поисках энергии…
– Все так, – согласился Антон.
– Он вынимает эту энергию из каждой клетки… Займи «пятихатку»? Я отдам, слово даю!.. Отправь одного из своих людей на адрес – я скажу, к кому подойти…
– Ты сам занял бы наркоману? – Безразличный голос Копаева растворялся в тишине кабинета.
– Ох, суки… Ты понимаешь, что меня ждет, если я сейчас не найду чем уколоться?..
– Я авторитетно тебе заявляю: здесь ты этого не найдешь. Впрочем, у местных оперов, говорят, в сейфе завалялось кое-что. В прошлом году одного утырка доставляли, два «косяка» при нем было.
– «Косяка»? Вы сказали – «косяка»?.. Мне грамм героина в день нужен, чтобы не сдохнуть, а вы мне что предлагаете? «Роготряску»?!
– Я пошутил. И «косяков» нет. Давай перейдем к главной теме?
– Ресников… Это Ресников велел пойти в хату полковника и найти там материалы. Сказал – материалы расследования по делу «Олимпа». Сказал – без документов не возвращайтесь… Полковник со своей стаей неделю в клубе землю рыл, что-то писал… А когда дело прекращал, в постановлении было совсем не то, что он писал сначала…
– А зачем президенту клуба эти документы?
– Не спрашивай о том, чего не знаю. В клубе каждый допущен только к своей порции информации… Генерал, ты обещал мне дозу.
– Я не генерал, но бригаду наркологов сейчас вызову.