Полицейские и провокаторы

Лопухин начал службу в Московском окружном суде товарищем прокурора, затем прокурором, позже служил в Твери, Харькове и Петербурге также по судебному ведомству. В мае 1902 года он принял приглашение Плеве занять освободившийся после увольнения С. Э, Зволянского пост директора Департамента полиции. Это назначение расценивалось правительственными чиновниками как заигрывание реакционера Плеве с либералами, как поиск примирения и сотрудничества с ними. Оказавшись в кресле директора Департамента полиции, преуспевающий либерал ни разу не вступил в конфликт с гнуснейшим из реакционеров — карьера перевесила убеждения, более того, директор Департамента так сработался с министром, что убийство Плеве лишило Лопухина единственной реальной поддержки в Министерстве внутренних дел.

Лопухину принадлежала инициатива приглашения Зубатова на должность начальника Особого отдела Департамента полиции. Лопухин отдал ему на откуп политический сыск империи, которым, в силу аристократической брезгливости, заниматься не желал. Директор Департамента полиции поддерживал преобразования, предлагавшиеся Зубатовым, и не замечал, как тот все глубже втягивал политическую полицию в объятия провокации.

6 декабря 1904 года Лопухин передал в Комитет министров записку о развитии революционного движения, в которой доказывал, что «борьба с крамолой одними полицейскими методами была бессильной» [622]. В 1905 году большевистское издательство «Вперед» выпустило в Женеве эту записку Лопухина с предисловием В. И. Ленина[623]. Как попал текст докладной записки директора Департамента полиции в Женеву к социал-демократам, выяснить не удалось.

В феврале 1905 года, после убийства вел., кн. Сергея Александровича, Лопухина перевели на должность эстляндского губернатора, что считалось оскорбительным понижением. Он попросил заступничества Столыпина, но тот не ответил.

15 октября 1905 года в Ревеле (Таллинн) вспыхнул погром. Лопухин, не надеясь на войска и полицию, решился на отчаянный поступок: он предложил создать народную милицию из рабочих. На переговорах представители рабочих потребовали освобождения из тюрьмы своих товарищей. Лопухин пошел даже на это. Погрому не дали разрастись. Меры, предпринятые эстляндским губернатором, в Петербурге сочли недопустимыми. Возмущенный Столыпин потребовал от Лопухина прошения об отставке, но он отказался. Тогда по высочайшему повелению в конце октября его уволили с государственной службы без прошения. Обиженный и лишенный пенсии, Лопухин во время судебного процесса над членами Петербургского Совета рабочих депутатов сообщил присяжному поверенному О. О. Грузенбергу факты погромной провокаторской деятельности правительства и передал ему текст своего письма к Столыпину по поводу Александровского погрома, в расследовании причин которого Лопухин принимал участие. Ключ к объяснению этого поступка Лопухина не лежит в плоскости идейных соображений. Ему претили провокация и другие противозаконные методы, принятые в Министерстве внутренних дел в борьбе с революционной опасностью. Моральные соображения и уязвленное отставкой самолюбие толкали Лопухина в объятия противников монархии. Таковы объяснения некоторых поступков бывшего директора Департамента полиции, в том числе и согласие на знакомство с Бурцевым, состоявшееся в 1906 году, когда Лопухин посетил редакцию журнала «Былое» под предлогом переговоров о публикации в журнале воспоминаний кн. С. Д. Урусова. Затем бывшие народоволец и директор Департамента полиции встречались еще несколько раз. Бурцева не интересовали мемуары князя, он хотел знать настоящую фамилию провокатора Раскина, но Лопухин каждый раз уклонялся от ответа на вопросы настойчивого редактора. Весной 1908 года Лопухин по приглашению Бурцева приезжал к нему в Териоки (Зеленогорск). На этот раз гость менее решительно отказывался отвечать на интересующий хозяина вопрос, но Азефа не назвал и согласился встретиться с Бурцевым в Европе.

«Лопухин за границу приехал только летом 1908 г.,— вспоминал Бурцев,— и поселился в немецком курорте Нейенаре близ Кельна. Посланное им письмо пришло ко мне чуть ли не через месяц благодаря тому, что парижская улица Люнен, где я жил,— новая и была плохо известна на почте. В начале сентября 1908 г. неожиданно для себя я через одного нашего общего знакомого узнал, что Лопухин через два дня едет в Петербург через Кельн. К этому дню утром я приехал в Кельн и стал осматривать поезда, приходившие с курорта, где жил Лопухин. С одним из таких поездов Лопухин действительно приехал и сейчас же пересел в поезд, который шел в Берлин. Я сел в тот же поезд, но подошел к Лопухину только тогда, когда поезд тронулся» [624].