Полиция на похоронах. Цветы для судьи (сборник)

— Видите ли, — тихо произнесла она, — в этом доме должен быть человек, который мог бы трезво и разумно оценивать происходящее. Увы, природа обделила моих бедных детей мозгами, и поэтому я вынуждена экономить свои умственные и душевные силы. Моя реакция на ужасную гибель Джулии может показаться вам чрезмерно скупой, однако я уже давно не в том возрасте, когда человек обязан соблюдать приличия и условности, обманывая самого себя. То ли потому, что Джулия была моим старшим ребенком и провела со мной больше времени, чем остальные, то ли потому, что она пошла в мою свекровь — несказанно глупую женщину даже в век, когда женская глупость приветствовалась… словом, не знаю почему, Джулия всегда казалась мне чересчур неумной и злобной. Безусловно, ее кончина потрясла меня до глубины души, но убиваться по этому поводу я не готова. В моих летах смерть уже не воспринимается так остро, как в молодости. Понятно ли я выражаюсь?

— Более чем, — ответил мистер Кэмпион, снимая очки (без них его лицо мгновенно лишилось глуповатого выражения). — Я вас понял. Вы хотите, чтобы я выступил в роли рессоры, смягчающей удары, которые неизбежно посыплются на всех вас в ходе расследования.

Миссис Фарадей бросила на него быстрый взгляд.

— Эмили права, вы весьма умны и сообразительны. Значит, с этим мы разобрались, перейдем к следующему вопросу. Я хочу, чтобы вы понимали: мне совершенно нечего скрывать от полиции и я готова оказывать всяческое содействие следствию. Опыт подсказывает, что из отчаянных попыток скрыть неприглядную истину ничего хорошего не выходит. И потом, чем быстрее все закончится, тем быстрее люди забудут про этот неприятный скандал. Да, и пресса… Репортеры уже начали осаждать мой дом. Слугам велено помалкивать, разумеется, но держать прессу в полном неведении едва ли разумно. Это их раздражает, и они начинают тиражировать куда менее приятные, часто ложные сведения, нежели те, которые мы могли бы сообщить им сами.

Миссис Фарадей вновь окинула своих слушателей пронзительным орлиным взглядом — те кивнули в знак согласия, — и она продолжала:

— Я не собираюсь лично беседовать с этими людьми, как вы понимаете, — произнесла она с едва заметной улыбкой: даже мысль об общении с репортерами была ей смешна. — И Уильяма к ним пускать нельзя ни в коем случае. Надеюсь, вы уладите и это, «мистер Кэмпион». Кроме того, вам следует выяснить, на ком лежит ответственность за эти преступления. Я не жду, что вы возьмете на себя обязанности полицейского, — это было бы глупо и оскорбительно с моей стороны. В первую очередь от вас требуется постоянно держать меня в курсе дел, чтобы в один прекрасный момент скопившаяся информация не застала меня врасплох. И заодно мне нужен умный человек, который был бы в состоянии предоставить некоторую защиту моей семье, ведь если убийства совершает член семьи — а это наверняка так и есть, — то лишь одному из нас ничего не грозит. И если в обозримом будущем ничего не решится, очень скоро мы можем стать свидетелями очередного убийства. Это лишь вопрос времени.

Она умолкла. Маркус и Кэмпион в безмолвном потрясении смотрели на невозмутимую старуху, что сидела в своей великолепной комнате и вела столь необыкновенные речи.

Наконец миссис Фарадей обратилась к Маркусу:

— Я решила не ждать возвращения твоего отца и начать принимать меры. Утром я посчитала, сколько тебе лет: уже почти тридцать. От тебя сейчас будет даже больше пользы, чем от него. Признаться, он ничего не смыслит в искусстве старения. И потом, — добавила она с холодком в голосе, — если человек не в состоянии делать свое дело в тридцать лет, едва ли он когда-нибудь будет его достоин. Уильям и Эндрю — наглядные тому примеры. Помню, как много лет назад я сказала то же самое мистеру Глэдстоуну, на что он ответил: «Мадам, если я с вами соглашусь, это будет значить, что мне вообще не следовало становиться политиком». Впрочем, после ужина, в гостиной, он признал, что я права.

На несколько мгновений Маркусу и Кэмпиону померещилась блистательная Каролина Фарадей 80-х, превратившая своего мужа — раздражительного и желчного, но весьма эрудированного человека — в видного университетского деятеля. Но вот наваждение прошло: перед ними сидела та же невозмутимая и рассудительная черная орлица.

— Я должна вам сообщить — полагаю, конфиденциально, — что вчера у меня состоялась короткая беседа с сыном моего давнего друга, главным констеблем графства. Он пообещал предпринять все возможные меры, чтобы раскрыть убийство Эндрю. Поэтому, полагаю, сегодня же утром к делу подключится Скотленд-Ярд. Это во-первых. Теперь перейдем ко второму насущному вопросу — к смерти бедной Джулии.

Миссис Фарадей ненадолго замолчала. Все терпеливо ждали, когда она заговорит вновь.