Полиция на похоронах. Цветы для судьи (сборник)

И тогда доктор спросил, не оставила ли она записки. Я, конечно, сразу поняла. Мы стали вместе искать записку, и тут вошла Элис: миссис Каролина просила нас обоих немедленно явиться в ее комнату. Доктор велел Элис стоять у двери и никого не пускать к тете. Когда мы вошли к миссис Каролине, она уже разговаривала с Китти и успела все узнать. Доктор говорил без обиняков, хотя, разумеется, голоса не повышал и вел себя почтительно. Миссис Каролина все выслушала с поразительным спокойствием: на ней был большой кружевной чепец, и она неподвижно сидела в своей кровати под балдахином. Когда доктор объяснил, что мы должны немедленно известить о случившемся полицию, она послала меня сюда, за твоим отцом, Маркус, а если он до сих пор в отъезде – за тобой. Еще она сказала, что будет очень рада увидеть мистера Кэмпиона – видимо, дядя Уильям ей уже про вас рассказал.

Джойс взглянула на подругу.

– Лучше тебе не вмешиваться в это дело, Энн. Будет жуткий скандал. Я уверена, что тетя Джулия не могла совершить самоубийство. Не из тех она людей. К тому же вчера вечером, перед сном, она велела мне убедиться, что Элен, наша кухарка, «прекратила истерику по поводу случившегося и больше не напортачит с хлебным соусом». Ни в коем случае не лезь в это дело, дорогая!

Энн фыркнула.

– Прекрати нести чушь! Если ты думаешь, что я начну задирать нос из-за чужой беды, то ты ошибаешься. Знаю, теперь-то уже нет смысла просить тебя переехать ко мне, но имей в виду, что двери мои открыты. Захочешь спрятаться от этого ужаса – приходи в любое время дня и ночи. Я тебя никогда не прощу, если ты не попросишь меня о помощи в трудный миг.

Пока девушки разговаривали, Маркус и Кэмпион готовились к выходу. В коридоре молодой адвокат переглянулся с другом.

– Джойс думает, это убийство, – сухо молвил он.

Мистер Кэмпион промолчал. Через несколько секунд девушки тоже вышли на улицу, и все сели в большой современный автомобиль Фезерстоунов. Отвезя Энн на улицу Кинг-Парейд, они помчались дальше. Джойс от пережитого ужаса притихла – она сидела, съежившись, рядом с Маркусом, который вел машину, и молчала до самых ворот «Обители».

В утреннем свете дом производил куда менее гнетущее впечатление, нежели в сумерках. Плющ и дикий виноград слегка смягчали суровые черты особняка, он выглядел нарядным и по-викториански ухоженным – большая редкость во времена подорожавшей рабочей силы.

У входа стоял небольшой автомобиль доктора, и они остановились неподалеку. В дом их впустила пухлая горничная в чепце и фартуке. Вид у нее был слегка растрепанный и заплаканный; она натянуто улыбнулась Джойс и зашептала:

– Миссис Фарадей еще не спустилась, мисс. Она просила джентльменов любезно подождать ее в малой гостиной. Мистер Уильям и его сестра уже там.

– Хорошо, Элис, спасибо, – тихим усталым голосом ответила Джойс.

Передняя, в которой они оказались, была просторная и темная. Однако в самом доме стоял викторианский уют: его создавали турецкие ковры, блеклые картины в резных золоченых рамах, красные жаккардовые обои и великолепные медные украшения. По меньшей мере двум пришедшим сразу стало не по себе: они-то знали подноготную этого дома, уютный особняк полнился для них неведомыми ужасами и странными следами жизни большой семьи, обитавшей здесь со времен постройки дома. В их глазах то было не просто красивое викторианское жилище, но жуткое логово, рассадник темных порождений цивилизованного разума, которые ученые называют естественным следствием непрестанного угнетения и подавления душевных порывов. Эти двое сознавали, что в доме творится нечто доселе невиданное, извергается вулкан давно бродивших страстей, и им было страшно при мысли о том, что может вот-вот открыться их взору.

Они раздевались, когда дверь напротив отворилась и в холл выглянул дядя Уильям с багровым лицом. Он с преувеличенным радушием бросился к пришедшим.

– Рад вас видеть – вас обоих, – сказал он. – Вы уже знаете жуткую новость? Теперь Джулия! Проходите, проходите, мать спустится через минуту-другую. Она сейчас наверху, разговаривает с Лавроком. Парень явно знает свое дело.

Уильям проводил их в гостиную, которая в утренний час была бы залита солнцем, если бы не легкие рулонные шторы на двух окнах, выходивших во двор. Именно в этой комнате, судя по всему, обычно собирались домочадцы, хотя она и предназначалась для завтраков – здесь стояли натертые до блеска большой стол и буфет красного дерева. Набивной блестящий ситец слегка выцвел от частых стирок, а на зеленых кожаных креслах у огромного мраморного камина виднелись потертости и царапины: ими явно пользовались часто и очень давно, причем у каждого был свой хозяин. На стенах, как и в холле, висели старомодные акварели, которые благодаря своему наивному очарованию начали стремительно возвращаться в моду.

В утреннем свете дядя Уильям имел потрепанный и даже запущенный вид, от его напускной военной выправки не осталось и следа.

– Это Китти, – представил он свою сестру и оглушительно прошептал: – Я пытаюсь утешить бедняжку!