Полиция на похоронах

Тетя Китти тоже больше не могла терпеть.

– И я требую объяснений! Опять стряслось что-то ужасное, я чувствую! Предупреждала ведь этого юношу… – Она вновь разрыдалась.

– Тетя, миленькая, не надо! – запричитала Джойс, но в ее голосе отчетливо слышалось раздражение. Она обняла Китти и обратилась к Маркусу: – Ну, что случилось? Рассказывай.

– Кузен Джордж умер, – заявил Маркус, совсем позабыв о своем намерении сообщить новость как можно тактичней.

– Умер?! – разинул рот дядя Уильям. – Господи! – Несколько секунд он пытался справиться с потрясением, а потом вдруг улыбнулся. – Допился, мерзавец! Что ж, поделом! Так ему и надо. А нам всем это даже на руку.

Тетя Китти, разделявшая веру своего поколения в то, что смерть мгновенно очищает от порока и грехов любого, даже самого отпетого негодяя, разрыдалась еще громче. Маркус уже хотел вернуться к полиции, но Джойс успела схватить его за руку.

– Это правда? Он умер естественной смертью или?..

– Отравлен, похоже, – сказал Маркус без обиняков. – Только ничего не бойтесь!

Девушка побледнела и отстранилась.

– Опять… Когда же это закончится?

– Что?.. – Дядя Уильям соображал не так быстро, и до него только сейчас дошел смысл последних слов Маркуса. – Отравлен? Хотите сказать, кто-то дал этому типу яд? Опять убийство?! Нет, это уж слишком. Черт знает что такое. Кого-то ждут серьезные неприятности… – Он резко умолк и снова разинул рот. – Господи!

Тетя Китти испустила звук, который, останься у нее хоть малая толика сил, был бы воплем. Но хроническая истерия, как известно, выматывает; Китти пробыла в этом состоянии почти две недели, и силы ее были на исходе. Она безвольно повисла в объятиях Джойс и тихо заплакала. Редкие седые волосы разметались по синему халату.

Вдруг сзади раздались тяжелые шаги: к ним шел инспектор Редгрейв. Его мясистое добродушное лицо светилось искренним интересом.

– Мистер Уильям Фарадей и мистер Маркус Фезерстоун, – сказал он. – Мы будем очень признательны, если вы оба пройдете в комнату. Инспектор Оутс хочет задать один вопрос.

Маркус посмотрел на Джойс, и та кивнула:

– Все нормально, иди.

В спальне покойного Эндрю царила крайне необычная для обители смерти атмосфера. Инспектор Оутс, красный как рак, стоял посреди комнаты и недоуменно взирал на некий предмет, который врач осторожно держал в белом носовом платке. На кровати лежало накрытое простыней тело кузена Джорджа. Однако в поведении присутствующих не было той сдержанности, которую ожидал увидеть Маркус; напротив, казалось, они молча ликуют. Такое же выражение он заметил на лице побитого и изнуренного Кэмпиона, когда тот приехал, и теперь оно появилось на лицах всех остальных. На кузена Джорджа никто даже не смотрел; учитывая обстоятельства, это тоже было весьма странно.

Когда Маркус и Уильям вошли в комнату, инспектор что-то говорил, и они услышали последние слова:

– Ну, теперь мы все знаем. Осталось прояснить только один момент. А, мистер Фарадей, вот и вы!

Дядя Уильям держался на удивление достойно, принимая во внимание только что пережитое потрясение. Он невольно уставился на бесформенную массу на кровати, лежавшую под белой простыней.

Кэмпион, безмолвно сидевший на стуле в дальнем углу комнаты, встал и по сигналу инспектора заговорил.

– Дядя Уильям, – ляпнул он, забыв от волнения, как ему следовало обращаться к этому человеку, – мы почти раскрыли тайну, дело осталось за малым. Мы просим от вас всецелого участия и сотрудничества!

Инспектор Оутс, будь на то его воля, сформулировал бы призыв совершенно иначе, но приходилось признать: слова Кэмпиона сэкономили ему массу времени. Дядя Уильям клюнул.

– Мальчик мой, – тепло проговорил он, – вы всегда можете на меня рассчитывать. Дело это скверное, очень скверное. Джордж был последним негодяем, по нему давно виселица плакала. Но я вовсе не рад видеть его труп под крышей родного дома. Бедняга!..

– Та кошка, про которую вы рассказывали, – осторожно произнес мистер Кэмпион, – она ведь напала на вас здесь, в комнате Эндрю… верно?

Глазки дяди Уильяма забегали из стороны в сторону: он соображал, чем ему может грозить эта беседа. Однако, как он сам говорил, в критических ситуациях в нем иногда просыпалось благородство.

– Верно. Не хочу особо распространяться на этот счет, но вы правы.

– Придя в комнату Эндрю той ночью и открыв дверь своим ключом, вы решили не включать свет, не так ли? – продолжал усталый голос.

– Так, – настороженно ответил дядя Уильям.

– И что произошло?

Дядя Уильям помедлил, осмотрелся по сторонам, и инспектор Оутс поспешил его успокоить:

– Все, что вы сейчас скажете, останется строго между нами, сэр. Даю слово!

Разумеется, дядя Уильям принял эту невероятно щедрую поблажку как должное: всем своим видом он дал понять, что оказывает полицейскому огромную услугу, а не наоборот.

– Вот и славно. Что ж, сказать по правде, Кэмпион, я той ночью был слегка не в себе, если помните. В таком состоянии любому нормальному человеку захочется выпить. Вроде бы я даже говорил вам об этом перед отходом ко сну, верно?

– Говорили, – кивнул Кэмпион, тактично умолчав о характере той реплики.