Полиция памяти

В зале с очень высоким потолком висели тусклые сумерки. Несколько полицейских в знакомых мундирах то входили, то выходили из помещения. Изредка на глаза попадались фигурки таких же посетителей, как я, но все они как-то нервно и торопливо прошмыгивали мимо. Никто не разговаривал и уж тем более не смеялся. Никакой музыки. Только тяжелая поступь полицейских ботинок, и все.

Впереди я увидела лестницу, плавным изгибом уводящую в вестибюль на втором этаже. А сразу за ней — ажурные двери лифта, оставшегося здесь с театральных времен. Слева от этих дверей громоздились массивный античный стол и такое же эпохальное кресло. Чудовищных размеров люстра свисала с потолка и даже горела, но плафоны вокруг ее лампочек были такими тусклыми, что весь этот огромный зал она не освещала и вполовину того, как ей следовало.

И везде, где только можно, — рядом с кнопкой лифта, над телефонными аппаратами на стене, на каждой подпиравшей лестницу колонне — маячили флажки или вымпелы с эмблемой Тайной полиции.

В кресле же за столом сидел офицер в мундире и исступленно, изо всех сил, что-то писал. Наверное, здесь-то они и принимают посетителей, подумала я и, глубоко вздохнув, подошла к нему.

— Я принесла передачу для друга. Что мне следует делать?

Мой голос эхом отразился от потолка и растворился в воздухе огромного зала.

— Передачу?

Оторвавшись от писанины, офицер повертел в пальцах свою авторучку и повторил это слово так задумчиво, будто вызывал из памяти смысл какого-то редкого философского термина.

— Да, — кивнула я, утешая себя уже тем, что здесь меня хотя бы не игнорируют так, как на входе в здание. — Ничего серьезного. Немного еды и одежды…

Громко защелкнув на ручке колпачок, офицер сдвинул все свои бумаги к краям столешницы. Расчистив достаточно места для локтей, он уперся ими в стол и уставился на меня снизу вверх без единой эмоции на лице.

— А если возможно, хотела бы с ним повидаться, — добавила я чуть нахальней, устав дожидаться ответа.

— И с кем же вы хотели бы повидаться? — уточнил он наконец. Слова его звучали вполне учтиво, но голос оставался совершенно безжизненным.

Я назвала ему имя старика. И повторила на всякий случай.

— Такого человека здесь нет, — сказал офицер.

— Но откуда вы знаете? Вы ведь даже не проверили!

— Проверять нет нужды. Имена всех, кто здесь, я помню.

— Но к вам каждый день привозят по нескольку человек. Вы что же, запоминаете их по именам?

— Именно так, — подтвердил он. — Такая работа.

— Моего друга забрали только что, буквально позавчера. Прошу вас, проверьте, пожалуйста. Он должен быть в ваших списках.

— В этом нет смысла.

— И куда же он, по-вашему, делся?

— Здесь у нас головная контора. А есть еще отделения в разных других местах. Говорю вам: здесь того, кто вам нужен, вы не найдете. Но больше ничего сообщить не могу.

— Значит, он в каком-то из отделений? Вы можете сказать в каком?

— Наша работа подразделяется на много разных должностей и обязанностей. Тут все не так просто, как вы себе думаете.

— Я ничего такого не думаю. Я только хочу передать посылку для друга, вот и все.

Меж бровей мужчины пролегла морщинка раздражения. Начищенный до блеска золоченый торшер на столе освещал его руки — со вздутыми венами и костлявыми пальцами. Все его бумаги были испещрены какими-то непонятными цифрами и буквами. А остальные орудия производства: папки, карточки, белая замазка для пишмашинки, степлер, нож для бумаг — расставлены так, чтобы оказаться под рукой в любую секунду.

— Вы просто не представляете, как это все работает… — пробормотал он как будто себе под нос и тут же бросил взгляд куда-то за мою спину. То, что это сигнал, я поняла, лишь когда по сторонам от меня выросло еще по офицеру. На их мундирах поблескивало куда меньше значков, а значит, рассудила я, по званию они были младше сидевшего за столом.

Все дальнейшее происходило в молчании. Приказывать что-либо не было смысла: порядок действий для этой процедуры был явно отработан заранее. Сначала эти двое оттеснили меня к лифту, затем перевезли на другой этаж и уже там сопроводили до комнаты в самом дальнем конце коридора.

Едва войдя в эту комнату, я поразилась тому, как богато она обставлена. Роскошные кожаные диваны, гобелены на стенах, хрустальная люстра под потолком, на окнах — плотные шторы. А вдобавок ко всему еще и служанка, приносящая чай. Интересно, что же они собираются со мной делать, подумала я. Но тут же вспомнила про лимузин, который увозил мою маму, и решила, что нужно быть начеку.

Сев на диван, я положила сумку на колени.

— Очень жаль, что вы пробирались к нам сквозь такой снег понапрасну… — произнес, усаживаясь за стол напротив, очередной незнакомец. — Однако и свидания, и передачи у нас теперь запрещены.

Офицер был невысоким и щуплым. Но, судя по медалям, болтавшимся на мундире помимо обычных знаков отличия, довольно важная птица. Большие глаза — единственное, что выражало какие-то эмоции. Пара охранников, притащивших меня сюда, застыла у входа.

— Но почему? — спросила я, ловя себя на том, что с самого появления здесь говорю сплошными вопросами.