Полиция памяти

На следующий день краска высохла, и мои гости вернулись обратно в свой дом. В знак благодарности я получила пакет муки, банку сардин в масле и крепкий черный зонт, изготовленный бывшим шляпником собственноручно.

А еще — хотя такое, наверное, и происшествием-то не назовешь — я взяла к себе соседского пса, который остался один как перст, когда дом его хозяев опустел. Наутро после зачистки полицейские прислали фургоны и вывезли всю их мебель до последней табуретки, но пса почему-то не тронули. Несколько дней я подсовывала ему через прутья забора какие-нибудь объедки, но когда стало ясно, что за ним уже никто не придет, посоветовалась с главой соседского комитета да и оформила питомца на себя.

Старик помог мне перенести в наш дворик конуру, забил в землю колышек для цепи. Пригодилась и алюминиевая миска для корма, что валялась под их домом в снегу. На крыше конуры было выведено маркером: «ДОН». И я решила тоже называть его Доном. Уж не знаю, который из «донов» имелся в виду — Дон Хуан или Дон Кихот, но пес оказался тихим и покладистым. Сразу привык и ко мне, и к старику. Масти коричневой с черно-белыми подпалинами, кончик левого уха чуть надломан. Даром что собачий сын, обожал белую рыбу и вечно облизывал звенья своей цепи.

К моему списку домашних дел добавилось еще одно — выгуливать Дона в самое теплое время дня. По ночам особенно холодало, и я устроила ему постель из старого одеяла в прихожей. Решила, что постараюсь заботиться о нем так, как не могу позаботиться ни о его хозяевах, ни о мальчике, которого они укрывали, ни о семействе Инуи с их кошкой Мидзорэ.

* * *

Так, относительно благополучно, прошло несколько недель, пока не грянуло очередное исчезновение. И хотя я думала, что давно привыкла к подобного рода испытаниям, с такой пропажей свыкнуться оказалось непросто.

На сей раз исчезли истории.

* * *

Началось все, как водится, среди ночи, но протекало гораздо медленней обычного. За всю ночь и до самого обеда никаких изменений в городе не наблюдалось.

Я стояла на улице перед домом, осматривая все вокруг, когда бывший шляпник подошел ко мне с соболезнованиями.

— У нас-то в доме бумажных историй не водилось, нам проще, — сказал он. — Но вам, сочиняльщикам, наверное, ужас как нелегко. Если надо помочь, всегда обращайся. Эти ваши книги такие тяжелые!

— Да… Спасибо, — только и выдавила я.

Хотя R, конечно же, был резко против уничтожения книг.

— Все сочинения, которые они требуют выбросить, ты должна хранить здесь, — сказал он. — Как и свои фантазии, разумеется.

Я покачала головой.

— Если я соглашусь, вся коморка будет завалена книгами, и для вас не останется места.

— За меня не беспокойся, было бы куда прикинуться, и ладно. Но здесь их уж точно никто не найдет!

— Ну, и на что это будет похоже? Какой смысл копить у себя горы книг, которые исчезли? Кому они пригодятся?

R стиснул пальцами виски, глубоко вздохнул. Его обычная реакция на мои разговоры об исчезновениях. Наши сердца не слышат друг друга, как бы мы ни пытались. И чем больше пытались, тем становилось грустней.

— Но ты же сама столько лет сочиняла истории. Тебе ли не знать, что такие вещи не сортируют по категориям «пригодится — не пригодится»…

— Конечно, знаю. Точнее, знала — до вчерашнего дня. Но теперь все изменилось… Мое сердце совсем истощилось.

Последние слова я произнесла осторожно — так, словно вручала ему какую-то очень хрупкую вещь.

— Мне тоже очень горько, что истории сгинут, — сказала я. — Так и кажется, будто нить, что связывала нас с вами, вот-вот оборвется.

Я взглянула ему в лицо.

— Не вздумай сжигать свои рукописи, — сказал он. — И продолжай писать. Тогда ничего не оборвется.

— Бесполезно. Само сочинительство уже исчезло! Теперь все эти книги и рукописи — они стали просто пустыми контейнерами, нет никакого смысла оставлять. Внутри у них зияют пещеры. Сколько ни всматривайся, ни прислушивайся, ни принюхивайся, больше оттуда ничего не появится. Так что же мне следует продолжать?

— Наберись терпения. И просто вспоминай — медленно, не торопясь. Как ты искала все эти слова, откуда они к тебе приходили…

— Я больше не верю в себя. Само слово «история» все труднее произнести. Это значит, исчезновение надвигается. Очень скоро я забуду об этом вообще. Так, что и вспоминать будет нечего…

Я опустила голову, взъерошила пальцами волосы. Наклонившись, R заглянул мне снизу в глаза и положил руки на мои колени.

— Да нет же. Все будет в порядке, — тихо произнес он. — Ты, наверное, думаешь, что с каждым исчезновением исчезают и наши воспоминания об исчезнувшем, но это не так. Они просто опускаются к самому дну пруда, куда не проникает солнечный свет. И если опустить в воду руки и пошарить как следует, всегда найдется то, что можно вытащить обратно на свет. Ты должна пытаться. Не могу смотреть, как ты сидишь сложа руки, пока твое сердце угасает…

Взяв мои пальцы в ладони, он начал отогревать их по очереди, один за другим.

— Значит, если я продолжу писать, я сберегу свое сердце?

— Именно так, — сказал он, кивнув. И согрел мои пальцы еще одним вздохом.

* * *