Полиция реальности

Далее. Я, мама, и этот пузатый старик, идем к месту, где хоронят деда. Вообще, мама должна была присутствовать, но все заботы взяли на себя друзья деда, предоставив матери разборки лишь с окончательной частью церемонии.

Нетрудно было увидеть группу людей, даже от входа в кладбище. Все в строгих костюмах, старики в основном. Мужчин больше, женщин почти нет. Подойдя ближе, я понял, что среди всех — есть еще и священник, в рясе, тоже черного цвета. Хотя, разве рясы бывают другие? Я спросил маму:

— Зачем? Дед не верил в бога. — и это было так.

— Так надо. — ответила мать — Скандал нам не нужен.

Пожимаю плечами, словно был не я, а игровой персонаж. Мне сейчас действительно сейчас все равно. Я чувствую себя отстраненно. Лишь волнение в животе, напоминает, что я — это я.

Дед лежит в гробу. Он очень строгий, красивый, в своем дорогом, хоть и старом, черном костюме. Гладко начищенные туфли, поблескивают под летним солнцем. В каком-то смысле, он идеален. Идеален — потому что мертв. И этой своей идеальностью, не похож на себя.

Церемония. Непонятная вещь. Что-то говорящий священник. Пошатывающийся я. Сначала мама, и потом уже я, целуем ленту, которой накрыт лоб деда. Речи пары лучших друзей усопшего. После них — выбираемся с кладбища. Шагая ко входу, мне кажется что мои ноги в тяжелой грязи. Я опускаю вниз глаза, и вижу, что ноги чистые, и туфли на ногах лишь слегка пыльные. Но поднимаю ногу — и она идет тяжело. Будто бы, к ней что-то такое прилипло. Как же мне плохо. С трудом дойдя до машины, я заполз, как слизняк, внутрь, и прилип к сиденью.

— Что с тобой, Николай? — спрашивает благообразная, маленькая старушка, в черной юбке, и такой же блузке.

А я лишь мотаю головой. На моих ногах грязь. На моих руках грязь. В моем рту грязь. Откроешь рот — и она польется из него. Я снова мотнул головой.

Поминки. Несколько больших кастрюль на моей кухне. Мама и пара дедов, непрерывно снуют с тарелками. Кажется, что они жужжат.

Хотя нет, не жужжат. Опускаю взгляд, в тарелку с пюре, и парой котлет. Как заведенный, съедаю это. Кажется, что я ничего не чувствую. Кажется, что начни я жевать язык, как эту же котлету, я сжую его и проглочу. Наконец встав, достав из холодильника открытую бутылку водки, и сделав прямо из горла три хороших глотка, обретаю наконец некоторые ощущения. Первое — гадкий вкус этанола, и масляное ощущение во рту. Второе — то, что надо пойти умыться.

Холодной водой, натерев лицо, смотрю в зеркало, и вижу что морда красная, как помидор. Мать заходит ко мне, и обнимает за плечи.

— Бедный ты мой… Коля….

Почему я бедный?

— Что?

Странно. Я сказал это вслух. Вижу удивленное лицо матери. И это сказал.

Хм. И это тоже.

Молча, отодвинув ее с пути, прохожу в свою комнату, и как есть, в костюме, с галстуком, плюхаюсь на диван. Стоит мне закрыть глаза — все. Пуффф. Чернота сна.

Снится какая-то чушь. Толстые космодесантники, с джедайскими мечами, и джедайскими же луками (а вот это откуда взялось-то?) воюют на какой-то космической базе. Типичный американский боевик. Когда просыпаюсь, то удивление достаточно сильное. И еще, стойкое ощущение, что я проспал почти целый год, никак не проходит. Со стороны кухни, говор, звук текущей воды, и небольшое звяканье посуды. В зале уже нет расставленных столов, достаточно чисто, работает телевизор. По нему, «Ошибка резидента».

Почистив зубы, умывшись, и пригладив водой взлохмаченные волосы, зашел на кухню. Мама, и та старушка, что говорила со мной в машине, моют посуду. Точнее, мама помогает составлять — а старушка, расположившись у раковины, бодро наяривает тарелки губкой.

— Здравствуйте. Я долго спал?

Лицо у мамы, веселое, но с грустнинкой:

— Алкота ты, Коля. Я думала тебе плохо, грустит сын, а ты повернулся, и я, бааааа! — она всплеснула руками, прямо как в каком-нибудь фильме про деревню — От «грустного сынули», — едко прозвучало — Разит как от алкаша подзаборного!

— Это вы, Женечка зря. Я вам как врач говорю, от того что мальчик раз в год выпил стакан алкоголя, ничего ему не будет. — голос у старушки слегка дребезжащий, но мягкий, что усиливается легкой картавостью — К тому же, он от него хорошо поспал, значит успокоился, и голова у него работает хорошо. А то на похоронах, был сам не свой. Еще неизвестно кто краше был — Сергей, или же ты.

Качаю головой:

— Да-а. — тяну букву «а» — Дед был красивый. Он смотрелся. Так сколько я спал?

— Недолго. — отвечает мама — Часа три. Сейчас двадцать пять восьмого. Скоро стемнеет. Ты, сегодня не засиживайся долго — завтра с утра поедешь в дом отца.

— А может сейчас рвануть?

— Ты с ума сошел?! — мать плескает в меня каплями воды с руки — На ночь глядя, пилить почти пятнадцать километров? Нет-нет-нет! Дома сиди!