Политтехнология стальной эпохи. Маршал Берия и политрук Хрущев

Всемогущий в ту пору Лазарь Моисеевич зажёг партийную звезду Хрущёва в недолгие сытые времена НЭПа. Голод, вызванный Гражданской войной и неурожаями, к середине 1920‑х гг. был преодолён и подзабыт. Хрущёв, как будто прощаясь с эпохой НЭПа, писал: «Села были богатые, степные, хорошо обеспеченные землей. Там имелись села и с греческим населением, очень крупные. Греки были скотоводами. Они любили и помногу держали овец. Поэтому у них были баранина и брынза, крестьяне привозили на продажу гусей, уток и индеек. И все это задешево. Стандарт на цены у нас тогда сохранялся довоенный. До войны фунт мяса стоил в Юзовке и в окрестностях 15 копеек. 15 копеек стоило мясо и в 1925 г., и в 1926 году. До 1928 г. имелся избыток мяса»[2]. Изобильные прилавки, как видим, Хрущёву были по душе, а как это получается, его не интересовало, и нэпманов, свято веря в марксистские догмы, он не любил. Но сворачивать НЭП приказа не было — до 1929 г. — года «великого перелома» … страны через сталинское колено.

В 1928 г. Сталин призвал Кагановича в Москву на должность секретаря ЦК ВКП(б). С собой он привёз и своего малограмотного, но суперэнергичного протеже. С учётом такой протекции, Хрущёв оказался в Промышленной академии, но вместо кропотливой учёбы, он, по инициативе всё того же Кагановича, возглавил там партийную организацию. Опираясь на знания и навыки, усвоенные в киевской «школе» от Кагановича, Хрущёв развернул борьбу с различными внутрипартийными уклонами. Академические знания ему заменило везение на знакомства. Его «стёжки-дорожки» пересеклись с самой именитой студенткой «всех времён и народов» — женой Сталина Надеждой Аллилуевой. Она и организовала судьбоносное знакомство Хрущёва со своим «царственным» супругом.

В январе 1931 г. Сталин и Лазарь Моисеевич, который занимал пост первого секретаря Московского городского, а потом и областного комитета ВКП(б), одновременно являясь секретарём ЦК ВКП(б) и членом Политбюро, назначили Хрущёва сначала первым секретарём Бауманского райкома, а в июле 1931 г. — первым секретарём самого большого и важного района Москвы — Краснопресненского. В 1932 г. он уже второй секретарь Московского горкома партии, а на XVII съезде партии 39‑летний Хрущёв стал членом ЦК ВКП(б). Даже по тем временам это была головокружительная карьера. Промышленную академию «выдающийся студент», конечно, не окончил, но вскоре проявил свои природные способности в сфере политических технологий. Результаты не заставили себя долго ждать. Так, слово «вождь» применительно к Сталину впервые публично применил именно Хрущёв в январе 1932 г. на московской партийной конференции: «Московская организация сплочена вокруг ленинского ЦК, вокруг нашего вождя товарища Сталина, как никогда»[3]. А потом это «звание» повторил в 1934 г. на XVII съезде ВКП(б). Недолгое время Никита Сергеевич был единственным, кто называл Сталина «великим вождём». Именно Хрущёв ввёл термины «сталинизм» и «сталинская Конституция» в декабре 1936 г. на VIII съезде Советов СССР.

Будучи сам великим политтехнологом, Сталин не мог не оценить эти крылатые эпитеты, пущенные в оборот способным учеником. Старание в увековечивании великого имени, наряду с «убийственным» рвением в репрессиях, стало той индульгенцией, которая спасла Хрущёва от справедливой кары за киевский и харьковский разгромы, а также за «перегибы» в его регионах под стать расстрелянному Ежову. И это в то время, когда подавляющее большинство секретарей республик и обкомов поплатились: кто-то за «перегибы», а кто-то за «недогибы» своими жизнями.