Политтехнология стальной эпохи. Маршал Берия и политрук Хрущев

Риль с удивлением описывает тот необычайно тёплый приём, который оказали в Москве немецким физикам. Через несколько дней после приезда «нас, то есть Герца, Вольмера, фон Арденне и меня с женами пригласили в Большой театр на оперу Бородина «Князь Игорь» <…> Ещё несколько недель назад мы ютились в нищете поверженного рейха, а теперь слушали советский гимн среди опьяненных победой союзников!»[192].

Вскоре Рилю вместе с семьей выделили небольшой особняк в Москве на улице Пехотной. В июле 1945 г. он в качестве начальника научно-исследовательской лаборатории возглавил работы по переоборудованию завода № 12 в Электростали для производства чистого металлического урана для первого советского уран-графитового реактора.

А группы Герца и фон Арденне отправились работать в субтропики Сухуми — в лаборатории, размещённые в санаториях, созданных Берией в бытность его хозяином Закавказья, а затем Грузии на берегу Чёрного моря. Это были почти райские условия.

Берия в качестве руководителя советского атомного проекта был, что называется, на своём месте, как и американский генерал Лесли Гровс. Неудачу немецкого атомного проекта Риль объяснял «относительно слабым интересом к проекту со стороны интеллектуально примитивного Гитлера и его людей. Они понимали только в ракетах, которые мчатся с большим шумом…»[193].

Берия, как и генерал Гровс, не был специалистом по физике атомного ядра, но оба они являлись прекрасными организаторами. Естественно, Сталин не мог доверить создание атомной бомбы учёным, как настаивал великий физик, но не выдающийся организатор академик Капица. Направляющей волей и опытом реализации гигантских проектов в СССР обладало только НКВД. Беломорканал, Волго-Донской канал, Березовский химкомбинат, различные ГЭС, Норильский комбинат и т. д. — все эти огромные стройки были в руках всемогущего комиссариата. Берия не только имел уникальный управленческий опыт, будучи в конце войны главным организатором всех военных отраслей промышленности и разведки, но и пользовался доверием Сталина. К тому же он, благодаря могучему интеллекту, мог быть по-восточному искуснейшим дипломатом и находил общий язык с учёными.

Его как прагматика совершенно не смущала биография никого из светил науки. Юлий Харитон, который в Арзамасе-16 руководил работами по окончательной сборке атомной бомбы, по анкетным данным тянул не на один десяток лет лагерей. Отец Харитона — пассажир «философского парохода» 1922 г. Жил в Риге. В 1940 г., после вступления в Прибалтику советских войск, был арестован и отправлен в лагерь, где и погиб. Мать — актриса. Уехала на гастроли в Германию и не вернулась. Сестра оказалась на оккупированной фашистами территории, что в те времена считалось преступлением. К тому же Харитон был беспартийным и вдобавок ко всему евреем. Любой, даже самый заурядный, следователь «ведомства Берии» мог обвинить его и в шпионаже, и в предательстве Родины. Не многим лучше были анкетные данные и у его подчинённых.

Да, с такими людьми «органам» всегда было удобно работать — они были, что называется, на крючке, но на одном страхе атомную бомбу не сделать. Хорошо известно, что это именно Берия предотвратил разгром советской физики под видом борьбы с идеализмом в квантовой механике, который готовился в марте 1949 г. по образу и подобию разгрома генетики. Физики не знали, как защититься, и обратились к Берии, предупредив, что нужно выбирать — либо дискуссия, либо бомба. Сначала он расценил это как ультиматум, но ему всё объяснил Курчатов: «Мы делаем бомбу, действие которой основано на теории относительности и квантовой механики. Если от них отказаться, придется отказаться и от бомб». Берия дошёл с этим тезисом до Сталина, вождь всё понял, дискуссия была отменена, советская физика спасена, атомная бомба сделана[194].

Академик Жорес Алферов, хорошо знавший Николая Риля и общавшийся с ним в середине 1960‑х гг., вспоминал, что тот очень хорошо отзывался о Берии и высоко ценил его как организатора и администратора. А вот как сам Риль описывает свои встречи с Берией: