Полюби во мне тьму (СИ)

«Но тогда получается, что этого самого времени как раз и не хватало, - размышлял Кразимион, подставляя лицо теплому ветру, вольно гуляющему среди хлебных полей. – Выходит, кто-то из Высших или даже Первый из Первых так сильно торопился, что забрал лишь часть воспоминаний, могущих привести к раскрытию его тайны, а для верности наложил печать на отзвук последнего дня. Но какую опасность могло представлять бестолковое привидение, чтобы расходовать на него уйму магии, столь ценной за Порогом? Нет, мои догадки подобны тому бреду, что несет сама Дуня».

Верны его предположения или нет, Кразимион особо не морочился. Время покажет. А сейчас он знал одно - привидение, несомненно, приносит пользу. Хотя бы тем, что не дает заскучать.

Непосредственная в разговоре, словно малый ребенок, Дуня уже на третий день выпытала, какая нужда заставила демона восемнадцать лет бродить по Той стороне.

- Не бойтесь, милорд, найдем вашу занозу! – поднимало боевой дух попутчика привидение, летя белым облаком над головой. – Коли гора не идет нам навстречу, мы сами пойдем к горе. Я уверена, дева и без зова выдаст себя. Только увидит вас, и сердечко ее затрепещет. Как не влюбиться в такого интересного мужчину!

-      Дуня! - одергивал ремешок демон, чтобы вовремя прекратить щедрый поток слов, восхваляющих его красоту и добрый нрав. Но в чем-то Кразимион был согласен: раз дева молчит, следует разбудить ее чувство.

-      А мы будем начеку, - не унималась Дуня, поправляя привязанный к талии «поводок» и вновь взлетая вверх. - И не волнуйтесь, милорд, что для людей вы незримы. Раз старик Джордано сказал, что вы ... как его... ингледиент проклятия, то дева вас непременно увидит! Остается лишь одно - попасться ей на глаза. А где завсегда собираются женщины? Если это селение - то у колодца, если город - то в воскресный день на ярмарочной площади.

-      А это ты откуда знаешь? - изумился «ингредиент проклятия».

-      У Порога кого только не было, и все болтали без умолка. А я записывала, -довольная Дуня похлопала себя по груди, где под просторным балахоном скрывалась книжка. Только так сделанная в этом мире вещица становилась невидимой для людей.

-      Угу, - хмыкнул демон. - У Порога ты на дереве зарубки оставляла. Это я заставил тебя перенести их на бумагу, чтобы с бревном на плече не таскаться.

-      Правда? - удивилась Дуня, лихорадочно перелистывая вытащенную на свет книжицу. - А я этого почему-то не помню... Хотя, может где-нибудь и записала... Здесь на некоторых страницах стоят пометки «дальше можно не читать». Наверное, много лишнего мусора.

-      Ну да! - Кразимиону нравилось поддразнивать привидение. - Зачем и так короткую память ненужными подслушанными разговорами забивать? - Увидев едущего навстречу всадника, демон дернул за ремешок, привлекая тем внимание Дуни. - И засунь эту чертову книжку назад, к городу приближаемся.

С тех самых пор, демон и привидение, словно обезьянка с фокусником, на день, а то и на два выставляли себя напоказ в самых людных местах, зорко следя за проходящими мимо женщинами. И хоть бы одна из них повела бровью или выдала иной знак, что заметила странную парочку.

-      Не кажется ли вам, милорд, что сегодня припекает? - спросила Дуня, болтаясь высоко над столбом, у которого в качестве наказания выставляли мелких преступников. Позорное место располагалось столь удобно, что демон не побрезговал привалиться плечом к отполированному людскими телами дрыну.

-      Мне самое то, - вглядываясь в движущуюся по кругу толпу, лениво ответил Кразимион, в который раз до полусмерти пугая привязанного к столбу человека, на груди которого висела дощечка «я - вор». Демон и привидение не обращали на несчастного никакого внимания, а стоящий на коленях бедолага, поскуливая от ужаса, истово крестился и клялся небу, что, если незримые бесы пощадят его, то он непременно бросит свое паскудное ремесло.

Ярмарка, раскрыв разноцветные шатры и пологи, предлагала не только дары уходящего лета и поделки местных мастеров, но и гремела музыкой, зазывая зрителей на представления заезжих актеров и циркачей.

Среди деловито снующих крестьян и жаждущих зрелищ горожан представители родовитых семейств выделялись несуетными движениями и брезгливыми выражениями лиц, с коими они смотрели и на попрошайку, кидающегося в ноги в надежде заполучить монету, и на крикливую торговку, норовящую сунуть под нос уснувшую рыбу, и на жонглера, ловко подбрасывающего горящие факелы.

Через шум толпы и грохот барабанов пробивался чистый женский голос, поющий под шестиструнную лютню о любви к рыцарю, который уехал в свой замок, забыв несчастную деву.

«Торчим в городе который день, и нет никакого признака, что проклятая живет где-то здесь, - думал Кразимион, провожая глазами пышногрудую горожанку, едва не задевшую его большой корзиной. - И ангелы ведут себя на редкость тихо».