— Саша, я не могу так больше. Скажи мне, соври, если надо. Скажи мне, я прошу тебя, умоляю, — требовал он сбивчивым шепотом, и она зажмурилась от всплеска эмоций, задыхаясь от близости, от аромата сентября и Ареса.
Они простояли в каком-то непонятном ступоре с минуту, прежде чем она подняла взгляд на него, не пряча чувств. В его глазах смешались недоверие и боль, усталость и надежда. Все то же самое, что испытывала и она, каждый день, каждый минуту без него.
— Я люблю тебя, я тебя очень, очень люблю, — сказала она, облизав сухие губы.
— Саша… Господи, ну почему ты не сказала?!
— У тебя был серьезный, важный этап. Я не хотела навязываться.
— Знаешь, светлая моя, между навязчивой женщиной и навязчивой идеей — большая разница, — упрекнул он.
— А я для тебя навязчивая идея? — внаглую спросила она, наслаждаясь возможностью просто быть рядом с ним. Они осторожно трогали друг друга, едва касаясь кончиками пальцев, заново узнавая.
Стас не ответил. Вместо этого он отстранился и достал из кармана блейзера фотографию. Саша не сразу поняла, что это за снимок. Матовая бумага, края стерты…
Слезы снова комом встали в горле.
— Ты носил с собой мою фотографию?
— Я с ней жил.
— С ней? Не с женой?
— Я не женат.
Она закусила губу изнутри до крови, чтобы не разрыдаться от облегчения, и потянулась к переднему карману джинсов.
— Саша, а у тебя кто-то был… есть? — Стас едва не подавился этим вопрос, и она усмехнулась устало:
— Да, сейчас познакомлю вас.
У Стаса все краски с лица сошли, и взгляд заледенел мгновенно. Казалось, он потерял дар речи от неожиданности и не может вспомнить, как дышать. А Саша тем временем выудила из тесного кармана помятое изображение охранника, который ослепительно улыбался ей, и впечатала в грудь его живому оригиналу.
— Знакомьтесь, Стас Юрьич, — сказала она. — Это мужчина, с которым я прожила последние три года. Прошу не осуждать за плохое обращение, сожительство с фотографией под статью не подпадает.
Он отнял снимок от своей рубашки, и только сейчас Саша заметила, как сильно у Ареса дрожат руки. И какие сбитые у него костяшки…
По щекам Стаса текли слезы, поглощая искусственный свет фонарей.
Затаив дыхание, она провела пальцами сверху-вниз по его лбу с небольшим новым шрамом, по ресницам, когда Стас с тихим вздохом закрыл глаза, по щеке… а потом слизала с пальцев слезы и хрипло сказала, как завороженная:
— Соленые…
В тепле ее шепота зажглась искра, которую не погасили годы; она вспыхнула и поглотила их, и они едва ли осознавали, что все еще на улице. Стас, не глядя, сунул фотографии в карман пиджака, подхватил ее под бедра, отрывая от земли и вжал в себя, вдыхая аромат ее кожи, как последний источник кислорода.
— Не говори никому, что я плакал, — попросил он со знакомой самоиронией в голосе. В ответ Саша обвила его ногами, крепко обняла за шею двумя руками и поцеловала, до боли, до исступления, чтобы не задохнуться без него снова.
Они сплетались языками, слезами и дыханием, без пустых сомнений, кто они: друзья, семья, чужаки или случайные спутники. Сейчас они были два обнаженных сердца, две родственные души, которым наконец позволили встретиться.
Стас именно так и пронес ее через холл, не отрываясь ни на минуту, игнорируя чужие взгляды, пока ни нажал на кнопку лифта и ни внес внутрь.
— Ты специально такие тесные джинсы выбрала? — пожаловался он, нетерпеливо расстегивая тугую пуговицу на поясе.
— Кто же знал, что ты сегодня прилетишь. Мог бы предупредить, надела бы юбку и никакого белья, — запыхавшись, пробормотала она, и Арес выругался.
— Не доводи меня, Саша, — предупредил он, и ее накрыло горячей волной предвкушения, пьянящей, пробуждающей того самого коварного демона, который рядом со Стасом никогда и не спал. Светлая челка упала ему на лоб, в потемневших глазах — знакомая жажда, а у нее самой — ни капли здравого смысла.
— А может, я хочу тебя довести. — Она облизала саднившие губы, расстегнула пуговицы на рубашке и медленно развела полы в стороны.
— Ч-черт, — Стас ударил кулаком по кнопке, останавливая лифт, и жадно поцеловал Сашу в шею, оставляя следы зубов вокруг едва заметного теперь шрама. Нетерпеливо скользнул ладонью по животу и ниже, под пояс джинсов и белье.
Она была горячая, готовая его принять, и он вошел в нее двумя пальцами, млея от дурмана в голове.
— Как же я скучал, на стенку лез…
Он помнил о ней все, каждый жест, каждый взгляд, и казалось, что с прошлого их раза прошли три минуты, а не три года.
Удерживая его руку на месте, Саша резко развернулась к нему спиной и потерлась о пах, выгибаясь, как кошка, давая понять, что тоже помнила, в какой позе он брал ее тогда. Стало душно, как в сауне, тесно, как в клетке. Стас отстранился, чтобы вдохнуть, а потом уперся ладонями в холодную зеркальную стену лифта, заключая свою светлую в плен рук. Она все еще стояла к нему спиной, раскрасневшаяся, с расстегнутой рубашкой, под которой был черный бюстгальтер. Стас смотрел Саше в глаза в отражении, касаясь губами ее темных волос, которые пахли так же, как он помнил, цветочным наваждением.
— Скажи, что ждала меня.
— Я ждала тебя.