Стас откинулся на спинку кресла, сложив руки на груди, и посмотрел сквозь прозрачную преграду, которая отделяла его от опасной преступницы. Не маньячки, нет, а обычной эгоистичной стервы. Они когда-то были под стать, определенно, но Стас пытался уничтожить только себя, а Маша перешла черту.
— Все всегда только ради тебя, — сказала она, выговаривая слова с паузами, а в серых глазах — холод и пустота.
— Врешь ведь. О себе любимой все твои мечты. Ты хотела меня, как будто я вещь, а сейчас, скорее всего, ненавидишь… за то, что я смог подняться со дна, а ты — нет. Да уж, любить ты умеешь. Какой у меня любимый цвет?
Маша растерялась:
— Что?
— А какие фильмы я люблю? Книги. Погоду. Чего я хочу от жизни. Ты меня не знаешь. За все годы, что мы были знакомы, ты не спросила обо мне ни-че-го. Всегда говорила только о себе. Я, я, я. Тебе нравится фиолетовый, если правильно помню. Книги ты не любишь, а кино — только тупое. В жару тебя все бесило, а в мороз вечно отмерзали щеки. Очнись, Маш. Ты — в тюрьме. Ты хоть понимаешь, что ты сделала?
Она долго смотрела перед собой, с удивлением и каким-то жутким страхом. У нее задрожали губы, дрожь пошла вниз, к рукам, которыми она пригладила русые волосы. Она молчала с минуту, пока с нее наконец не сползла маска ехидны, обнажив уставшую от собственного тлена женщину.
— Я не знаю, — зло прошептала она, недовольная тем, что не контролирует эмоции. — Не знаю…
Она закрыла лицо ладонями и зарыдала.
— Мне так страшно, тошно от всего… от себя, от других. Господи, прости меня. У меня была алкогольная ломка, когда я узнала о свадьбе. Сначала брат… и эти его подколки о том, как я на тебя молюсь… Дебил, ненавижу! Ему всегда плевать на меня было. Но я ничего не сделала, клянусь, меня только наизнанку выворачивало сутками… Но потом твоя мама позвонила, спросила, в порядке ли я… она посочувствовать хотела, а у меня взорвалось все в голове. Я со знакомым связалась, у которого наркотики иногда брала, попросила, чтобы киллера нашел… И эта ломка… Думала, сдохну. Стас, Господи, Стас! — У нее началась истерика, и тогда вошел охранник, чтобы увести ее. — Прости меня, прости меня!
— Я постараюсь, — выдавил он маленькую ложь, сглатывая ком в горле. — Тюрьма очень хорошо отрезвляет. По себе знаю. Потрать это время с пользой, попробуй найти смысл. Вдруг получится. У меня же получилось.
За дверями его встретил Кирилл Данберг, отец Маши. Некогда близкий друг семьи Архиповых выглядел надломленным, даже не пытаясь притворяться.
— Стас… хорошо, что встретились. Оно знаешь как… столько всего произошло. Я не хотел этого, правда. У нас с твоим отцом равен счет. Он за твои ошибки заплатил, я — за Машкины. Единственное, что хочу теперь, это забрать ее. Она в тюрьме не справится, ты же ее знаешь.
И вдруг Стас действительно увидел, что у Маши еще есть шанс. Она пыталась себя убить — выжила. Впала в алкоголизм — жива до сих пор. Если переживет тюрьму, то это будет знак, что она еще может сложиться, как кубик Рубика.
Фаталист — это призвание… Но когда сам счастлив, то и другим желаешь того же.
— Ей не психиатрическая лечебница нужна, — сказал Стас. — Ей смысл в жизни нужен. Свет.
Кирилл смотрел непонимающе, но и без злобы. Казалось, ему все равно. Но он тем не менее согласно кивнул и сказал на прощание, задумчиво и глухо:
— …что же мы все натворили.
— Ничего того, за что невозможно расплатиться, — уверенно ответил Стас.
Демонов внутри не было, они не грызли душу, не поедали сердце, и Стас чувствовал, что вот сейчас, в этот самый момент, заканчивается прошлое, где чередой черно-белых воспоминаний останется семейство Данберг. Он их больше никогда не увидит, даже во сне.
А впереди была только она — Саша.
Эпилог
В день свадьбы, тридцатого октября, погода стояла ясная и… морозная. Неожиданное похолодание, естественно, огорошило неподготовленные городские власти, но Саше было наплевать, даже если торт покроется инеем, как и ее фата.
Стас еще на рассвете разбудил ее, чтобы поговорить. Он был слишком взбудоражен, хотя волноваться, вообще-то, принято невесте. Пришлось успокоить его ласково и нежно, как он любит.
Потом Саша впопыхах надела теплую тунику, а Стас натянул жутко растянутый свитер под цвет глаз, с широким вырезом. Растянутый, ибо Саша часто под этот свитер ныряла, и они вдвоем ходили по комнате, чувствуя друг друга кожей и целуясь.
Сейчас они торопились, потому что прибыла Эмили Райт.
Выйдя на крыльцо особняка, они смотрели, как тормозит такси, как водитель достает большой чемодан из багажника и открывает дверь худощавой диве, которая даже в холод была в темных очках.
Саша спустилась к ней, и Эмили поспешила передвинуть очки на макушку.
— При-вьет, — с жутким акцентом сказала актриса и улыбнулась.
Они с первого взгляда словно узнали друг друга, хоть никогда не встречались — просто посмотрели друг другу в глаза, и будто души соприкоснулись.
Да, Арес не разменивался по пустякам. Саша попросила взять автограф, он привез актрису. Хотела свой маленький мир — и он его построил, заполнил незабываемыми моментами и зажег там звезды.