— Артем, какого хрена Соня одна ночью шатается по улицам под дождем? Ты блядь там умом тронулся что ли? Хотя тебе, мудак, будет лучше, если тронулся. Серьезно, — и помолчав, добавил, — я везу ее к себе, — конец сообщения.
Я ни хрена не понял, что он несет.
Соня? По улицам? Ночью? Одна?!
У меня внутри все похолодело, когда до меня дошел смысл его слов.
— Блядь, — прорычал я.
Почему она из дома ушла? Какого хрена она у Миши?
— Твою мать, — прорычал я и завел двигатель.
Мысли хаотично крутились в моей голове. Моя девочка бродит одна по ночным улицам, а я по барам разъезжаю. Хорошо напиться не успел… Все к этому шло.
Какого хрена я вообще ушел? Какого хрена оставил ее одну в таком состоянии? Феерический мудак.
Если с ней что-нибудь… снова… Я сильнее сжал руль и выжал педаль газа до упора.
Глава двадцать девятая
Я доехал минут за двадцать, наверняка собирая по пути немыслимое количество штрафов за превышение скорости.
Дверной звонок отсутствовал у моего друга как класс. Я постучал кулаком в дверь. Если не откроет, вынесу к херам.
— Явился, мудак, я тебе сейчас физиономию-то разукрашу, — заявил мой друг с порога.
— Какого хрена? Где Соня? — Я попытался его отодвинуть и пройти в квартиру.
— Громкость уменьши. Соня спит, — сказал он, пропуская меня внутрь.
— Какого хрена она спит в твоей квартире? — Развернулся я к нему.
— Это ты мне блядь скажи, какого хрена она спит в моей квартире? Какого хрена я случайно натыкаюсь на нее плачущую на улице под дождем? Одна ночью на улице. Нравится картина? Вот мне ни хрена. — Он пытался говорить негромко, но по его напряженной шее я понимал, что он с трудом сдерживает себя от того, чтобы наброситься на меня с кулаками.
И я бы даже не сопротивлялся. Я заслужил.
Не к месту появились мысли, что Дима выглядел примерно так же, когда я сказал ему, что влюблен в его сестру и ему на хрен придется с этим смириться. Он тоже готов был навалять мне тогда. И я бы, кстати, тоже не сопротивлялся, понимая, что ему это нужно, но в моем отношении к Соне это бы ничего не изменило.
Я устало потер шею.
— Дай мне посмотреть на нее. — Мне нужно увидеть ее, убедиться, что она в порядке.
— Пойдем, — он кивком позвал меня следовать за ним.
Миша открыл дверь, пропуская меня внутрь своей спальни.
Соня спала, свернувшись в комок, в руках сжимая телефон. Я тут же вспомнил, как не ответил на ее звонки.
И правда, мудак. Она ведь волновалась, наверняка. Стоило ей ответить, сказать, что вернусь через какое-то время.
Я осторожно погладил ее по волосам. Губы искусаны, глаза опухшие.
Такая маленькая. Моя девочка…
Поправил на ней плед и, встав, обернулся, натыкаясь на суровый взгляд друга. Мы вышли из комнаты и расположились на кухне.
— Слушай, я не буду лезть и спрашивать, что у вас произошло, но ты блядь головой в следующий раз думай, когда ругаться с ней будешь. Ведь она могла там, на улице на кого угодно нарваться. Тебе не хватило что ли переживаний за нее после аварии?
Я сглотнул, вспомнив, что испытал в тот день, когда раздался звонок из больницы…
Не получив никакой информации по телефону, кроме сухого: «приезжайте», я бросив все, поехал в больницу, всю дорогу моля Бога только об одном: чтобы моя девочка была жива…
В больнице я долго не мог выяснить, где Соня. Никому блядь до меня дела не было, кроме охраны, которая пыталась меня выгнать. Но я хрен уйду без Сони. С места не сдвинусь пока моя жена здесь.
Когда меня, наконец, впустили к ней в реанимацию, я думал, умру там же, рядом с ней. Бледная, в ссадинах и порезах, голова перемотана, какие-то трубки и провода тянулись к ее телу. Я взял ее ладонь в свои руки. Такая холодная и почти прозрачная. Я поднес ее к своим губам, пытаясь согреть своим дыханием…
Соня спала.
И не просыпалась.
Хренову вечность.
И моя жизнь остановилась…
Я постоянно был с ней, а когда меня выгоняли из реанимации, я торчал в коридоре. Когда и там мне были не рады, сидел в машине под стенами больницы. Я не мог оставить ее одну. Никогда не мог.
Я каждый день разговаривал с ней, умолял вернуться ко мне, но моя девочка, будто не слышала меня, никак не реагировала…
Я помотал головой. Слишком болезненные воспоминания.
— С лихвой, — устало проговорил я и потер лицо ладонями.
Хорошо, что Миша на нее наткнулся. Если бы с ней опять что-то случилось… Я зажмурился, прогоняя дрянные мысли.
Мы молчали некоторое время.
— У меня кулаки сейчас чешутся, Темыч.
— Я знаю.
— Она плакала так, что у меня чуть сердце не разорвалось.
Вздохнув, прикрыл глаза.
Я ненавидел то, что довел Соню до такого состояния сегодня.
— Я все исправлю.
— Ты знаешь. Я жду твоей ошибки.
— Не дождешься.
Я сотру все ее слезы. Избавлю от переживаний. У нас все будет хорошо. Если Соня и будет плакать, то только от счастья. Я вдруг вспомнил, как она плакала и улыбалась одновременно, когда нас объявили мужем и женой. Моя Соня.
Моя.
И мы снова замолчали, каждый погруженный в свои мысли. Я знал, о чем думает мой друг, он знал, о чем думаю я.
Между нами не было недосказанности.
— Я грешным делом сегодня подумал, не ударил ли ты ее.