Полюс капитана Скотта

— Заметил, естественно.

— Это на тот случай, если нам не удастся вернуться на базу, и наши тела останутся посреди Антарктиды. Я не хочу, чтобы вокруг покорения Южного полюса разгорались такие же страсти, как и вокруг покорения Северного. Эти склады и эти записки должны будут убедить любого, кто захочет по этому поводу подискутировать.

— Предусмотрительно, — признал лейтенант. — Правда, я уверен, что подобные аргументы окажутся излишними, тем не менее…

— Понимаете, лейтенант, со мной происходит какая-то странная метаморфоза: чем ближе мы подходим к полюсу, тем больше у меня проявляется сомнение — дойдем ли мы туда, а если дойдем, то окажемся ли первыми?

«Странно представить себе, что два больших перехода должны привести нас к полюсу, — доверялся в тот вечер своему дневнику капитан Скотт. — Сегодня заложили в склад провизии на девять дней, и единственная грозящая нам неприятность заключается только в одном — если нас опередил норвежский флаг… Самая низкая температура в эту ночь — минус тридцать четыре. До полюса только двадцать семь миль. Теперь уже должны дойти…»

Ночью капитану снилась утопающая в зелени вилла генерал-губернатора Южной Африки, и… Кетлин, которая, стоя на пригорке, посреди цветов, с грустью всматривалась куда-то в поднебесную даль. Еще до того, как проснуться, капитан вспомнил, что однажды, в самом начале экспедиции, ему уже снились эти зеленые холмы Претории, на одном из которых встречала его божественно красивая женщина с распутившимися из-под ослепительно-белой шляпки волосами. Вот только, поднимаясь на этот холм, Роберт явственно ощущал, как ноги его свинцово уходят в землю под какой-то наваливавшейся на него тяжестью. И столь же явственно осознавал при этом, что до заветной вершины, до её прекрасной хранительницы, добраться он так никогда и не сможет, ибо не суждено…

И все было бы ничего, если бы дуновением ветра на лицо Кетлин не набросило спадающую со шляпки черную вуаль.

Проснувшись под впечатлением от этого сна, Скотт вышел из палатки и обратил внимание на Уилсона, курившего трубку на задке саней. Впервые за множество прошедших дней — курившего!

— Вам тоже не спится, сэр? — спросил доктор, увидев перед собой капитана.

— Сон какой-то странный приснился… — проворчал Скотт, хотя никогда раньше снами своими с полярниками не делился.

— Именно сон и заставил меня сначала проснуться, а затем выйти сюда и закурить. Жена приснилась. Впервые за всю экспедицию. Стоит на холме, зовет меня… Фигуру ее угадываю, голос признаю, а лицо… Лицо почему-то закрыто густой черной вуалью. И последние слова ее до сих пор в ушах звенят: «Не ходи туда, Эдвард! Хватит уже, вернись!»

Выслушав пересказ этого сна, Скотт поневоле содрогнулся: не может такого быть, чтобы двум разным людям снились одинаковые сны! Причем, судя по всему, одинаково вещие.

— Как считаете, сэр, что бы это могло значить?

— Медикам больше пристало разгадывать сны, нежели морякам, Уилсон.

— Увы, в моей душе всегда было больше материалистического, нежели христианского.

— Иначе вы не стали бы медиком. И, бога ради, не вздумайте пересказывать этот сон еще кому-либо из наших полярных странников. Через два перехода мы будем у полюса — вот тот единственный, общий для всех нас «вещий сон», который достоин сейчас внимания!

29

Лейтенант Эванс еще успел заметить гурий с черным флагом, сооруженный на небольшом ледовом утесе, и даже успел радостно улыбнуться, но тут же упал к ногам своих спутников-матросов — Лешли и Крина.

Еще там, у подножия глетчера Бирдмор, полярники обратили внимание, что их командир еле держится на ногах, а по кровоточащим деснам, высокой температуре и общей слабости определили, что у него начался сильный приступ цинги. Правда, после каждого привала офицер снова и снова становился на лыжи, впрягался в лямку ведущего и изо всех сил продолжал тащить всем им осточертевшие сани. Вот только долго так продолжаться не могло.

— А все-таки капитан был прав, отказываясь включать меня в состав полярной группы, — проговорил он, когда, после легкого обморока, матросы помогли ему приподняться и усадили на снег так, чтобы мог привалиться спиной к санному передку.

— Наш капитан все взвесил, это точно, — согласился с ним Лешли, подавая офицеру флагу с ромом. — Будем надеяться, что теперь он уже приближается к полюсу. Но и нам тоже надо идти. Здесь закон простой и жестокий: кто не движется, тот гибнет.

— Вы правы, Лешли, законы здесь одинаковы для всех; они суровы, как сама Антарктида, и так же, как она, неумолимы. — Он отпил из фляги, сплюнул на снег черно-красный сгусток слюны и в отчаянии покачал головой. — Не ожидал я, что все кончится так быстро и бесславно.

— Пока еще ничего не кончилось, — возразил Крин. — Мы еще способны идти, у нас палатка и провиант… При таких условиях настоящие моряки не гибнут.

— «Настоящие» не гибнут, в этом ты, матрос, прав.

— Разрешите, мы усадим вас на сани, лейтенант, — предложил Лешли. — До склада осталось не больше мили, а там все вместе отдохнем.