Полюс капитана Скотта

Это был странный день, который Бауэрс назвал «днем спасительных находок и возвращения надежды». Начинался он скверно: ветер исчез, парус поник, и полярным странникам пришлось налегать на лямки упряжи, как экипажу парусника — на весла.

Парадокс их восприятия погоды в том и заключался, что при ветреной погоде возникала опасность очередного бурана, который надолго загонял их в палатку, зато в пути им помогал санный парус. Когда же ветры утихали, тут же появлялось неяркое, нетеплое солнце; наступало небольшое потепление и вообще день казался чудным. Вот только выкладываться при нем приходилось на полную силу, как каторжникам на галере. А сил этих становилось все меньше и меньше.

Однако сегодня все настолько боялись упустить неожиданную оттепель, что, где только позволяла местность, тащили санки почти бегом, проделав в течение пяти часов изнурительного пути почти восемь миль. Полярные странники уже готовы были упасть на желанном привале, когда все еще «глазастый» Бауэрс заметил впереди, чуть в сторонке от старого санного следа, какую-то вещь и, передав свои постромки Уилсону, чтобы они не оказались под санками, поспешил к ней.

— Да ведь это же ночные сапоги Эванса! — прокричал он с таким восторгом, словно для всех них находка эта была спасительной.

— Значит, где-то неподалеку должны лежать и ваши меховые рукавицы, лейтенант! — напомнил ему благодарный унтер-офицер.

— Точно, где-то здесь! — пройдя по следу еще пять-шесть футов, он и в самом деле заметил под неплотным слоем снега ту «потерю», о которой по дороге на полюс так долго сокрушался.

В резервном мешке каптенармуса у них нашлись тогда и запасные сапоги, и перчатки, тем не менее эта находка повеяла на них какой-то щемящей романтикой возвращения. Поэтому они вели себя так, как после долгого плавания в океане ведут себя моряки, увидев впереди маяк или рыбацкую шлюпку.

— По-моему, ваша находка, лейтенант, — прекрасная примета, — излучил первый луч оптимизма тот, от кого Скотт менее всего ожидал его — ротмистр Отс. С самого утра он вел себя с несвойственной ему смиренностью, хотя идти ему было трудно, он жутко хромал и часто оступался там, где вроде бы не было причин оступаться, просто ноги порой не слушались его.

— Ну, если даже вы стали верить в приметы!..

— Зря иронизируете, Бауэрс, в такие приметы я верил всегда. Найти на обратном пути что-либо из того, что было утеряно во время похода… У нас в полку это был самый верный признак удачи.

— Тем более что находить вам приходилось в основном подковы, — вклинился в их разговор Уилсон. — А более верной приметы попросту не существует.

Когда же через пару миль, во время небольшого привала на месте старой стоянки, уже сам Отс случайно наткнулся на торчащий из-под снега мундштук трубки лейтенанта Бауэрса, все дружно рассмеялись.

— А вот и сама удача! — объявил лейтенант. — Как же быстро и верно сбываются приметы и предсказания ваших доблестных драгун, ротмистр!

Какое-то время они шли в ускоренном темпе, словно там, впереди, их ждал не выложенный из снежных плит гурий, а приветливый, уютный дом с поваром у плиты.

— А ведь мы вместе сооружали этот громадный гурий, больше похожий на монумент, — расчувствовавшись, произнес доктор Уилсон, когда до «монумента» оставалось не более трети мили. — Последний из тех, который мы построили при помощи группы лейтенанта.

— Взойдя вон на тот пригорок, — указал рукой унтер-офицер Эванс, — они долго смотрели нам вслед, как обычно смотрят вслед счастливчикам. И мне грустно было за моего однофамильца лейтенанта Эванса, который с радостью присоединился бы к нам.

— Признайтесь, унтер-офицер, — молвил Бауэрс, — что теперь вы с удовольствием поменялись бы со своим однофамильцем ролями.

— Почему вы так решили? — меланхолично возмутился Эдгар Эванс. — Ни за что! Независимо от того, чем этот наш поход завершится. Я давно мечтал побывать на полюсе. Это желание было настолько велико, что я готов был организовать собственную экспедицию.

— Вы?! — удивленно уставился на него Отс. — Собственную экспедицию? Для меня это такое же открытие, как для вас — открытие полюса.

— Ваше мнение по этому поводу меня не интересует, сэр, — все с той же категоричной мягкостью сообщил ему Эванс. — Главное, что эта, почти несбыточная мечта моя каким-то странным, непостижимым образом сбылась. За это не жалко заплатить не только здоровьем, но и жизнью.

Чем ближе они подходили к «прощальному гурию», тем молчаливее становились. Но даже в этом молчании улавливались какие-то нотки торжественности. Когда же мемориал предстал перед ними, полярники окружили его и несколько минут стояли неподвижно, словно язычники, покаянно вернувшиеся к своему забытому и некогда поруганному идолу.