Через пару дней я встретился с бородатым человеком, которого звали Антон. Ему было чуть больше сорока - возраст, на мой взгляд, наиболее подходящий для подобных предприятий. Он имел за плечами штук пятнадцать зимних шестерок, причем арктических. Под одеждой угадывалось тренированное тело, я бы сказал - машина. Отрадно было то, что Антон, как мне казалось, легко принял мои полюсные наработки. 27 марта мы вдвоем поехали в Воркуту, и из двух недель, проведенных в движении по долинам и перевалам Полярного Урала, мне хватило первых трех дней, чтобы понять, насколько я ошибся: я еле выжил оставшиеся дни в обществе Антона. В последний день, перед выходом в населенный пункт, мы встретились с двумя туристами из Питера, так же, как и мы, заканчивавшими поход. Их звали Дима и Слава. Мы прошли вместе с ними почти целый день - плотный апрельский фирн позволял нам ехать рядом и разговаривать. Мы катили вниз по долине Большой Пайпудыны, причем, так уж получилось, что я шел рядом со Славой. После этого мы вместе ехали в поезде и почти двое суток провели в разговорах, нетрудно догадаться о чем. Я чувствовал флюиды, исходящие от Славы, когда мы говорили на главную тему. Я вывалил на Славкину голову свои планы относительно Полюса и наблюдал, как он справляется с этой информацией. Мне было знакомо его состояние, так было в начале моего пути, когда несколько как бы случайных встреч с асами позволили мне сделать несколько рывков в своем туризме. После таких встреч скорость продвижения к цели была сверхзвуковой. Антон и Дима не принимали участия в наших разговорах, да нам это было и не нужно. Мы со Славкой, казалось, понимали друг друга с полуслова, как будто уже давно вместе вынашивали идею Полюса. Я всегда хотел, а последние годы просто мечтал, чтобы мои профессиональные отношения с новыми друзьями непременно переросли в крепкую дружбу, как было, например, у моего отца. Я мечтал о том, что северный простор будет пронизан единением. При тяжелой работе и физических страданиях, ожидавших нас на трассе к Полюсу, это было просто необходимо моему романтизму.
По возвращению в Москву я почувствовал, что Полюс "пошел". Прислушиваясь к собственным флюидам, наблюдая борьбу желания с ощущением опасности, я понял, что уже дал себе "добро" на Полюс. Несмотря на груду нерешенных и просто неподъемных дел, появились уверенность и спокойствие, от этого захватывало дух, а по утрам бил мандраж, до того момента, когда в ванной комнате я окатывал себя холодной водой. Вопрос с напарником отошел на второй план, я решал другие проблемы. Антон, будто чувствуя мои настроения, несколько раз приезжал, как я понимал, на разговор, но я был не готов предлагать, я просто не видел вариантов продолжения наших отношений, и он уезжал ни с чем. Во время его июльского приезда мы оба откровенно высказали все накопившееся. Характерной чертой этого разговора была то, что мы говорили друг другу неприятные вещи незлобно и даже с некоторым любопытством, ожидая реакции. А реакция была спокойной, мы перегорели в своих претензиях друг к другу на фоне усилившегося притяжения Полюса. И, казалось бы, путь наверх был открыт. Казалось, что проблема решена. И мы, как дети, пообещали больше не драться. На этой встрече договорились, что мы пойдем втроем (третий - Славка). Вообще-то люди с бородой, и особенно с усами, всегда вызывали во мне некоторую подозрительность. Жизнь, как правило, подтверждала это, правда, за редким исключением. А если в добавление к этому усатый не любил баню, характеристика усугублялась. С Антоном я умудрился дважды наступить на эти грабли - я так хотел на Полюс, что его борода ни о чем мне не сказала. А когда после похода в поселке Полярный Урал мы дорвались до парилки, он там откровенно заскучал и через двадцать минут после начала уже вытирался.
Люда всю нашу совместную жизнь мечтала видеть меня в костюме и примерно через каждые полгода делала попытки вытащить меня в престижный магазин верхней одежды. Я бы так и проходил всю оставшуюся жизнь в джинсах и свитере, если бы не крупная спонсорская кампания по добыванию средств для экспедиции. На этот раз я уступил легко, костюм был куплен без возражений с моей стороны, но истинные причины моей уступки Люде я, конечно, не открыл.