Полюшко-поле

Между тем незаметно смеркалось. Уток можно было различить только над головой или на фоне заката. Песцов перестал стрелять, осмотрелся.

На востоке в густой ультрамариновой хмари тонули дальние почерневшие сопки, холмы, низины. Тяжелый, таинственный мрак, казалось, исходил от этих сопок и все дальше и больше окутывал землю. И только на западе, где играл золотисто-розовый закат, земля еще сопротивлялась; зубчатым изломом, подкрашенные невидимым солнцем, высились горы в молочно-голубой дымке.

Тишина стояла полная, и малейший звук отчетливо улавливало ухо. Вот кто-то крикнул на реке: "Куда полез, дьявол! Держи левее!" Затем с минуту влажно шлепали по воде весла. Где-то раздался свист, - видать, охотник кличет собаку. Вот оборвала первую высокую ноту лягушка, словно испугавшись своей дерзости. И опять тишина... В воздухе плавали запахи болотной прели и тот особый сыроватый дух добреющей, от тепла пробудившейся земли. И вдруг Песцов уловил тонкий свежий запах молодой травы. Он жадно потянул в себя воздух. "Ах, черт! Трава пробивается, сказал он радостно. - Как хорошо-то, боже мой. Как хорошо!"

- Пойдем, что ли? Чего ждать! - окликнул его Еськов.

Песцов подошел к нему. Еськов раскладывал поровну убитых уток; их оказалось десять штук. Песцов знал, что сам он убил не более трех.

- Хорошо стреляешь, - сказал он Еськову.

Тот вынул из кармана кисет, протянул Песцову, закурили, и только потом уж, затянувшись дымом, ответил:

- Так мне плохо стрелять не положено. Все ж таки я кавалер "Славы" всех степеней.

- В каких частях служили?

- В разведке.

- А я на флоте. - Песцов решил разговор вести издалека. - Тоже прихватил японскую. А вы были на западе?

- Да.

- Поди, в переделки попадали... не раз.

- Всякое бывало... Говорят, вы к нам насчет звеньев?

- Расскажите про то, как первый орден получили, - попросил уклончиво Песцов.

- Да как тебе сказать... - Еськов смотрел прищуркой, как бы прицеливаясь. - Главную награду вот как получил. Посылают меня в тыл к немцу и дают мне пятнадцать человек... Я был помкомвзвода. Смотрю я на них, вот как сейчас на тебя. Большинство впервой вижу - пополнение. И думаю: брать или не брать? Дело сурьезное. Если один человек оплошает, все пропадем. Подумал я и сказал командиру: "Не надо мне столько. Есть у меня пять своих ребят, проверенных... Вот с ними и пойду". - "Тяжело", говорит. "Ничего, зато надежно. За пятнадцать сработаем". И сработали. Награды получили. Вот так...

Еськов искоса выжидательно смотрел на Песцова, тот улыбнулся:

- Хитер ты, парень, хитер... Прямо - ученый.

- Жизнь учит нас, товарищ секретарь, - улыбнулся и Еськов.

- Выходит, мы и о звеньях договорились?

- Да вроде бы...

- И кто вас только упреждает?

- Грачи в поле...

- Ну чего ж это мы стоим? Бери уток-то, - Еськов протянул Песцову пять уток.

- Да куда мне столько! Будет и двух.

- Как знаешь...

- Ну и охота! - восторгался Еськов в пути, обвешанный спереди и сзади утками.

А Песцов шел молча. Ему уж не хотелось вести ту самую беседу, ради которой он шел на охоту. Зачем? Еськов уже все сказал.

"Что мне, в конце концов, от того, что Еськов работает в паре с Иваном, со своим другом или родственником? И почему он должен работать с тем, кого ему пристегнут в правлении? Разве он хуже нас знает, с кем ему надо работать? Нет, они правы, - в работе на поле, как в любви, как в бою, нельзя подсовывать человеку то, что не по душе. А мы везде суем свой нос, и где надо и где не надо. Игру ведем вместо жизни... Одни представления, как говорит Волгин".

В сенях Песцов оставил уток, ружье и, не заходя в дом, вышел на улицу. Он торопливо шел к школе, где была Надина квартира. Но света у нее в окнах не было. Песцов потоптался с минуту возле палисадника.

- В клубе, должно быть... Там сегодня кино показывают.

И снова быстро пошел, разбрызгивая лужи. Возле клуба одиноко торчала на столбе лампочка. Песцов на свету глянул на сапоги и ахнул: все было густо заляпано по колена грязью. "Куда ж я в таком виде?" Он нагнулся, зачерпнул ладонью из лужи воду и вдруг выпрямился. "А что я буду делать в этом клубе? Ее увижу?! Ну и что? Не танцевать же нам. И провожать не пойдешь тут село. Да и к чему все это? Все равно через день, через два уезжать надо. Нечего заниматься блажью... Людей только смешить. Хорош бы я был в таких сапогах..."

Песцов вымыл в луже сапоги и пошел к Волгиным. У Волгиных дома никого не было. Песцов прошел в горницу, где ему стелили постель - высоко взбитую перину на деревянной кровати. При виде этих белых простыней, этих огромных цветастых подушек Песцова потянуло в постель, как истомленного ходока по летней дороге тянет в прохладное озеро. Но странно: заснуть он не смог. С непривычки на перине казалось жарко, и Песцов без конца ворочался. "Не так, не так, не так..." - точно передразнивая его, стучали на стене ходики.

Он вставал, закуривал, снова ложился, и все казалось, неловко лежать, не на том боку.

"Не так, не так, не так", - мерно стучали ходики.