Полюшко-поле

Кирпонос сочувственно улыбнулся.

— Вижу, товарищ Ильин-Миткевич, все было в дороге — и кюветы, и окопы…

— Пришлось кое-где даже по-пластунски, товарищ командующий… Применялся к местности… Только выскочим на бугор, как тут уже «мессершмитт» над «эмкой» коршуном нависает. Куда деваться? В хлеба!

Кирпонос распечатал «Герцеговину флор» и, закурив, повернулся к стоящему за большим рабочим столом начальнику штаба фронта:

— Давайте послушаем нашего посланца. Докладывайте, товарищ Ильин-Миткевич.

— Как вы знаете, товарищ командующий, этой ночью в три часа пятнадцать минут вдоль нашей государственной границы на правом берегу Западного Буга взлетели сотни ракет, и фашистские разбойники открыли шквальный огонь.

Кирпонос не узнал резкого гневного голоса начальника инженерных войск фронта. Тот продолжал:

— За пять минут до артиллерийского налета к железнодорожным мостам тихо подошли вражеские бронепоезда и высадили десанты. В то же время переодетые в красноармейскую форму гитлеровские солдаты с криком «Не стреляйте, мы свои!» пытались захватить автомобильно-гужевые мосты, а штурмовые отряды — заранее разведанные на Западном Буге пешие переправы.

— Немецкие солдаты подражают своему фюреру. Тот любит коварные штучки, — брезгливо поморщился Пуркаев и добавил: — Прошу извинить за невольную реплику, бывает такое… взорвет человека… Год назад меня пригласили в имперскую канцелярию на один дипломатический прием и представили Гитлеру. Пожимая мне руку, он с улыбкой сказал: «Я весьма польщен, господин Пуркаев, тем, что в Берлин на скромный пост военного атташе назначен комкор. — И снова деланная улыбка. — Среди офицеров и генералов вермахта вы, господин комкор, встретите самых искренних друзей». — Начштаба усмехнулся. — Немецкий генштаб разрешил мне посетить танковую школу, пехотный полк и учебный командный пункт штаба армий. Сопровождал всегда один и тот же полковник, который неустанно, как заведенная машина, твердил: «Показываем буквально все. У нас от русских секретов нет. Мы ваши друзья». — Я отвечал ему: «Ой ли?..» Каждый раз, покидая военную часть, я находил в карманах шинели то фотоаппарат, то какие-то снимки и чертежи. Я тут же в раздевалке вручал все оберсту: «Возьмите, топорная работа!» Он невозмутимо пожимал плечами: «Что поделаешь, господин комкор, в немецкой армии служат старые генералы, и на вешалке они ошибаются карманами». — Пуркаев повел квадратными стеклышками пенсне. — Теперь они хотят безошибочно положить в свои карманы наш хлеб, уголь и металл. Я не удивляюсь их коварству.

Достав из планшетки карту, Ильин-Миткевич бросил ее на стол:

— Вот как эти господа готовились к нападению. Взгляните!

Командующий и начальник штаба принялись рассматривать карту с яркими зеленовато-коричневыми оттенками.

— Она отобрана у пленного офицера, — пояснил Ильин-Миткевич. — Как видите, на ней обозначен Владимир-Волынский укрепленный район. Красные стрелки указывают недостроенные узлы обороны. В пограничных селах мы слишком миндальничали с явно подозрительными лицами. Это их работа. Лазутчики не дремали.

— Прорыв в районе Сокаль… На стыке армий Музыченко и Потапова. Среди девяноста семи дотов разведано самое уязвимое место — незавершенные узлы обороны. — Кирпонос отодвинул трофейную карту.

— Все гарнизоны стояли насмерть, — продолжал Ильин-Миткевич. — Отдельные, еще не законченные доты воины удерживали до одиннадцати часов утра. Только подтянув тяжелые пушки, немцам удалось подавить огонь уровцев. Но бои продолжаются. Многие гарнизоны дотов ждут нашей помощи. В пограничной полосе надо выручить храбрые дивизии генералов Сущего и Алябушева.

— Так… — тяжело вздохнул Кирпонос. Из-под густых дугообразных бровей он глянул в упор большими серыми глазами на Ильина-Миткевича. — В беде товарищей не бросим… А немцев надо остановить. Но как это лучше сделать? Что скажете?

— В последнее время мы обходили осторожно, словно глубокий овраг, одно слово, товарищ командующий…

— «Оборона», — вставил Пуркаев.

— Совершенно верно, — согласно кивнул Ильин-Миткевич. — Да, оборона — отражение атаки превосходящих сил противника. Нам почему-то не верилось, что вражеская армия на каком-то этапе войны может иметь преимущество. Как ни горько, но уже в первый день битвы, на мой взгляд, приходится думать о старой государственной границе и в данный момент сожалеть о совершенно не вовремя законсервированных там укреплениях.

— Я поручаю вам заняться ими, — сказал командующий Ильину-Миткевичу.

Раздался телефонный звонок. Кирпонос снял трубку, и все услышали знакомый голос начальника связи генерала Добыкина:

— Товарищ командующий, сейчас Москва передает по телеграфу очень важную директиву наркома.

Кирпонос порывисто встал:

— Извините… Пойдемте со мной, Михаил Алексеевич.

В переговорной дежурный офицер подал командующему боевые донесения. В полосах Шестой, Двадцать шестой и Двенадцатой армий шли упорные оборонительные бои. Противник не смог перейти там государственную границу и глубоко вбить танковые клинья. Ему удалось, не считаясь ни с какими потерями, ворваться только в Перемышль.