Полк прорыва

Наконец бронетранспортер подцепили, попробовали вытаскивать его танком, но трос лопнул. Бронетранспортер так засосало, что теперь не вытащить, наверное, пятью танками.

— Танковый трос цепляйте! Танковый!

Уже не один, а два танка подцепили и не потянули, а поволокли бронетранспортер, как колоду. Полковник Огульчанский стоит по колени в воде, весь мокрый и кричит:

— Давай! Давай!

Танки тянут, грязь и песок вылетают из-под гусениц фонтаном.

— Давай!

Кто-то из солдат встал рядом с полковником, не сводит с него глаз, — телохранитель.

— Держись!

Неожиданно накатилась новая волна, выше прежней, — видимо, прорвало еще один затор. Огульчанский, хотя и стоял на каком-то бугорке или огромном валуне, поскользнулся, упал на колени, странно шарил в воде руками, будто хотел вытащить из-под коряги щуку. Что-то угловатое и черное, с выпирающими гранями поднялось над его головой. Откуда-то взявшийся пустой ящик из-под оружия! Какой-то ефрейтор оттолкнул его в сторону, и ящик пошел мимо, поплыл по течению. Полковник встал, а ефрейтора рядом не оказалось. Шорников и солдаты побежали вниз, туда, где овраг поворачивал, наперерез течению, встали цепочкой, перегородили овраг. Пострадавшего поймали, помогли выбраться на берег.

— Полковник жив? — спросил он, вытирая лицо руками и отфыркиваясь.

— Жив.

Ефрейтор опустился на землю, его стало рвать.

— Врача скорее! Где врач? Ну, я с него штаны спущу!

— Здесь врач!

Огульчанский отвернулся от него и закричал водителям:

— Что остановились? Вперед! Берите в сторону. Подполковник Шорников! Командуйте! Что стоите руки в брюки?

Но он не стоял «руки в брюки», вместе с майором Сорокиным переправлял технику второго батальона. Шорников подбежал к Огульчанскому.

— Ладно, продолжайте! — махнул рукой полковник. — Это я так… Кажется, переберемся благополучно. Только вот тылы придется оставить до утра: у нас просто нет времени.

Молнии ломаными стрелами вонзаются в землю, словно отблески северного сияния расплываются на горизонте. Дождь льет и льет, стремительный и ледяной. Может, после него выпадет снег.

— Вот это пустыня! — майор Сорокин утирает платком лицо. У него особенно сложное положение: не успел принять батальон — выехал на занятия. — Пустыня-матушка! У нее свои законы. А командир каков!

— Да, командир не растерялся, — согласился Шорников. — Но все же я чего-то не понимаю. Если применить к фронту… Как будто на засаду напоролись. Если такое случалось, то чем кончалось?.. Страшно подумать.

Доложив командиру дивизии по радио, что полк вышел в заданный район точна в назначенное время, полковник Огульчанский расстелил на песке небольшой коврик и уселся, достал термос. Отвинтил пластмассовый стакан:

— Желаете, Николай Иванович?

— Думаю, что не надо.

— Ну, вы как хотите, а я должен выпить. Иначе я загнусь. Меня уже всего лихорадит. После такой ночи и ливня люди будут как мухи сонные. Особенно когда пригреет солнце. А задачу выполнять придется.

Огульчанский заметил, что солдаты второго батальона, вместо того чтобы отдыхать, начали приводить в порядок технику.

— Что это такое! — встал он. — Я же приказал всем спать.

— А я их, товарищ полковник, попросил сначала проверить все, а потом уже отдыхать, — ответил майор Сорокин.

— Порядок для всех есть порядок!

— Отставить работу! Всем спать!

— Ладно уж, пусть закончат.

Посидев немного с Огульчанский, Шорников поднялся:

— Я пройду по подразделениям.

Экипажи молча возились у танков и бронетранспортеров, тряпок не хватало, поэтому счищали грязь руками, прошлогодней травой, которую можно было собрать в лощине.

Когда техника была приведена в порядок, майор Сорокин и Матросов сели у колеса бронетранспортера, стали обсушиваться. На колесах лежали их сапоги и портянки.

— Пристраивайтесь рядом, — сказал замполит Шорникову. — Или боитесь каракуртов?

За последние дни Шорников и Сорокин столько наслышались былей и небылиц, что всего опасаться станешь.

— Снимайте сапоги, а то ноги не выдержат.

— Неудобно, солдаты кругом, — ответил Шорников.

— На вас уж гимнастерка парится.

— Вот и хорошо, на плечах высохнет.

— Зря шутите.

Шорников разулся, снял и гимнастерку. Солнце припекало все сильнее. Они вздремнули, прислонившись к колесам бронетранспортера, и почувствовали, что вернулись силы, хотя спали совсем мало, всего минут тридцать или сорок. Сорокин засунул руки в карман брюк и вытащил небольшой мешочек из искусственной черной кожи, потряс его.

— Что это там у тебя?

— Номерки от вешалок.

— Зачем они тебе?

— Так это же не обычные номерки! — Он развязал мешочек и вынул один из номерков. — Вот на этой вешалке висело пальто писателя Шолохова. А на этой — фуражка маршала Рокоссовского…

И они уже перестали удивляться: у каждого могут быть свои странности, — есть люди, которые коллекционируют самые скучные книги, даже паровозы и пароходы. А у Сорокина совсем безобидное занятие.

— А как ты их достаешь, Гриша? — спросил Шорников.

— Не обходится без шоколада! — усмехнулся он. — А иногда и просто — ловкость рук… У меня, сознаюсь, собраны номерки почти всей хоккейной команды ЦСКА! Это, брат, не то что какие-то там автографы!