Полк прорыва

Ничего себе живут артиллеристы! А почему им и не жить так? Обычно подолгу стоят на одном месте. Это мы, танкисты, все время в движении. Хоть мы и роем много, руки всегда в кровавых мозолях, а жить в своих землянках не приходится. Правда, в последнее время мы довольствуемся небольшими окопами под днищем машины. И безопасно и уютно.

За столом, застланным плюшевой скатертью вишневого цвета, сидит капитан. Лицо худое, густая борода, губы тонкие, глаза острые. Настоящий Робинзон.

— Здравия желаю, товарищ капитан!

— Здравствуйте. Предъявите свои документы.

— Пожалуйста, — подаю я ему удостоверение личности. Он положил его на стол и прикрыл ладонью.

— А командировочная?

— Какая командировочная?

— Обыкновенная. За подписью командира части и с круглой печатью.

— Зачем она мне?

— А затем, что порядок есть порядок. Даже в танковых войсках.

— Что значит «даже»?

— Это я к слову, конечно… Почему оказались в расположении чужой части?

Я объясняю, куда следую.

— Ха! И так прямехонько в землянку к девушкам невзначай попали? И тихонечко расположились. Хотя не первый день служите в армии, знаете, наверное, что нужно в первую очередь представиться командиру.

— Но какой же вы буквоед! Я таких за всю войну не встречал.

— Старшина! Позовите-ка сюда быстренько двух солдат.

Вошли два дюжих парня с автоматами, встали у порога в готовности. Капитан взмахнул рукой:

— Разоружить! И обыскать.

Я смеюсь, говорю, что все это глупо, но старшина вынимает у меня из кобуры пистолет, лезет в карман.

— Осторожно, там лимонка с запалом.

— Одна? Или еще есть?

— Было две.

— Где вторая?

— Пришлось бросить…

Когда все мои карманы были вывернуты, капитан сказал:

— А теперь садитесь. Потолкуем.

— Прошу вас сообщить командованию, что вы меня задержали.

— Сами знаем.

Конечно, он сам все знает. Такого чудака не сыскать, наверное, во всей артиллерии. Он смотрит в мое удостоверение личности, читает:

— Михалев… Гвардии старший лейтенант Михалев.

И вдруг мне показалось, что я уже встречал где-то этого человека. И голос знаком, и манера говорить — слегка задыхаясь, будто он только что пробежал стометровку.

Но борода? Такого волосатика Робинзона я бы запомнил. У нас в танковых полках бородатых вообще нет. «Шерсть хорошо горит», — шутит комкор. Он всегда побрит.

— Михалев… Михалев. — Он приподнимает голову и каким-то мягким, изменившимся голосом спрашивает: — А вы из каких краев, Михалев? В Красно-Пойменской школе не учились?

— Учился.

Он нахмурился.

— В седьмом «б»?

— Так точно.

— Тот самый Михалев, из-за которого мне доставалось на педсовете. Это вы мне однажды чуть глаз не выбили снежком?

— Здравствуйте, Семен Власович… А насчет снежка — так это случайно, когда не метишь, обязательно попадешь.

— Но вы метили. Я даже не успел отвернуться.

Видимо, сильно я тогда ударил ему в глаз, потому что учитель наш не пришел к нам на очередной урок.

— Так-так… Михалев, значит? Гвардии старший лейтенант! — И он сделал знак старшине, кивнул в сторону полки, на которой стояли котелки и кружки.

Пока старшина жарил картошку на костре у выхода из блиндажа, мы сидели и вспоминали нашу школу, учителей и учеников, которые подросли и стали солдатами. Некоторых уже нет в живых, другие покалечены.

В нашей Красно-Пойменской средней школе было много учителей, но почему-то судьба свела именно с Семеном Власовичем, о котором я никогда не вспоминал даже. Он не пользовался у нас особым признанием и уважением. Его физику и алгебру мы не понимали. Он читал лекции, как профессор какой. Отсидим смирненько сорок пять минут и разойдемся, ничего нового в голове. Больше тумана… Знает ли он об этом? К тому же Семен Власович был у нас классным руководителем, выручал не раз.

Он смотрит на меня с удовлетворением и некоторым удивлением:

— Танкистом стал? На каких танках?

— На ИС.

Долго не сводит с меня уставших глаз, в них грусть, и гордость, и что-то еще, может тревога.

Старшина тихонько, как бы извиняясь, положил передо мной гранату и пистолет.

— Запал вынь, — сказал Семен Власович. — На передовой, там все разрешается, а здесь незачем рисковать. Чека — вещь ненадежная.

Я вынул запал, сунул его в карман куртки, а лимонку в карман брюк, спрятал в кобуру пистолет.

— Осторожность не помешает, — добавил Семен Власович, видимо не надеясь, что я серьезно воспринял его советы.

— У вас, артиллеристов, спокойнее, поэтому вы и привыкли к осторожности, все делать обстоятельно. А мы всегда в бурлящем котле.

— Да и у нас всякое бывает. Но все же мы — дальнобойная! Тягачами пушки таскаем.

Там, в школе, резко была видна разница в нашем возрасте и положении, а теперь мы почти сравнялись с виду, да и на равных правах. Ему не больше тридцати, мне двадцать один. Оба повоевали. У меня наград даже больше, чем у него.