Полк прорыва

— Но он не соберется. Слишком большой фигурой стал. На Балатоне отдыхает!

Он пододвигал к Шорникову помидоры и соленые огурцы, положил на тарелку еще кусок курицы.

— Я вам покажу здешние места. Корабельные сосны и Ока! На каком курорте вы такое сыщете? Получайте отпуск — и ко мне!

— Может быть, и приеду. Помогу вам строиться. С удовольствием. На фронте столько блиндажей соорудил, что казалось, мозоли никогда с рук не сойдут.

— А они сошли. И очень скоро! И нечего этому удивляться. Все закономерно. Хотя немножко и обидно. Что время не дает нам опомниться.

После завтрака Демин показывал Шорникову лес. Они пошли по мягкой, присыпанной сосновой хвоей дорожке. Кругом было море солнца. Оно пробивалось сквозь дремучие кроны, рассеивалось, повисало косыми полотнами среди сосен, и тогда бронзовые стволы напоминали золоченые колонны в большом зале с очень высоким куполом.

Демин шел рядом с Шорниковым, заложив руки за спину, — высокий, почти долговязый, чем-то похожий на Горького, уставшего в своих странствиях. Остановился, выпрямился:

— Смотрите!

Внизу по широкой долине протекала река — голубая!

— Я видел Дунай, — сказал Демин, — но, уверяю вас, ему далеко до такой красоты!

Они уселись на пенышках.

Щебетали птицы, воздух был прохладный, почти мятный, напоенный смолами и цветами.

— Вы, наверное, часто здесь бываете? — спросил Шорников.

— Редко. По праздникам. А сегодня у меня праздник! Когда-нибудь вы это поймете… Я ведь вырос в детдоме.

— Я знаю.

— Откуда?

— Просто знаю. Должны же мы знать своих комиссаров.

Демин вдруг весело засмеялся:

— Повторите! Повторите, что вы сказали! Может, мне все это почудилось.

— Не почудилось, товарищ комиссар. Мы ведь помним и другое — из чьих рук и где получали свои партийные билеты.

— Спасибо. Большое спасибо. Вы уж меня извините. Это не слабость. Но когда рассеиваются какие-то сомнения, нельзя удержаться. Недаром в старину говорили: камень с души спал. Так вот и у меня сейчас произошло то же самое. — И он как-то виновато сказал: — Ну что ж, пошли дальше.

Демин расспрашивал его о том, как прошел первый слет ветеранов корпуса, многие ли приезжали, мрачнел, когда узнавал, что кто-то уже умер.

— Даже капитан Неладин приезжал.

— Неладин? — удивился Демин. — Красавец такой? Неугомонный?

— Он самый.

Шорников рассказал, как Неладин неожиданно появился на своей коляске в ресторане «Прага», как маршал Хлебников усадил его рядом с собой и бывшим комкором, а потом показывали кино, и все видели, какой это был отчаянный парень.

— И как ему живется?

— Он не жаловался. Но как может жить человек в его положении?..

— Это верно. Надо бы мне его увидеть. Просто необходимо. У вас есть его адрес? Не забудьте оставить.

Из-за леса надвинулась туча, кажется, и небольшая, но очень темная, и вскоре хлынул проливной дождь. И когда он должен был кончиться, каким-то ветром тучу развернуло в обратную сторону, и снова зашумело, но уже тише. Деревья расправляли свои намокшие ветви, поднималась полегшая трава.

Они сидели у раскрытых дверей сарая и смотрели в сад.

— Нам все казалось, что от войны до сегодняшнего дня — один шаг, — говорил комиссар. — Но вдруг увидели, какое огромное расстояние уже позади! И уже другому поколению надлежит думать о войне и мире. Решать большие судьбы… Еще несколько лет назад я проехал по местам боев нашего корпуса под Сталинградом. Теперь мне по ночам обелиски снятся. И все безымянные. Не на граните писали мы имена своих товарищей. Молчат обелиски. И степь молчит. И мне всегда становится не по себе, когда я думаю об этом. То, что встречались ветераны, хорошо. Но надо было там…

Поздно вечером они поставили раскладушки рядом и проговорили до самого утра. Потом Демин оделся и куда-то ушел, подогнал грузовик. На нем Шорников и добрался до станции.

Вернувшись в Москву, он позвонил Прохорову. Генерал попросил его приехать к нему.

— Ну, так что там? — встретил он его у дверей. — Рассказывайте скорее.

— Да вы не волнуйтесь, товарищ генерал. Все хорошо.

Прохоров улыбнулся, но тут же какая-то кислая мина изменила всегда спокойное лицо генерала.

— А вы не приукрашиваете?

— Нет.

Генерал зажал рукой свой подбородок и произнес:

— А все-таки скверно получилось! Понадеялся на одного «деятеля»… Вот так всегда бывает…

— Ничего, все обошлось.

— Успокаиваете? Как будто я сам не понимаю! Никто из нас на фронте не сомневался, что есть чувство посильнее кровного родства. И если мы теперь разуверимся?!

Демин, конечно, считал, что промолчал тогда его бывший комкор. Не отозвался… А ведь и корабли в море за сотни миль идут на сигнал «SOS».

Как тогда у себя на Оке в беседе с Шорниковым, так и теперь комиссар ни словом ни обмолвился о том, что произошло.

У подъезда скрипнули тормоза. Шорников посмотрел в окно — машина была Прохорова. Генерал вышел из нее и деловито направился а входу.

— Я не ошибся?

— Не ошиблись, товарищ генерал!

— Здравия желаю, гвардейцы! — Прохоров обнял Демина, потом Неладина и Шорникова. — Спасибо, друзья, что вспомнили. И я все понимаю. Что я теперь для вас значу? Только для Шорникова — начальник, а для всех остальных…