Полк рабочей Москвы

Начал он тихо, с расстановкой, выдвигая вперед то одну, то другую ногу. Вначале его движения были медлительны, но затем ускорились, стали увереннее, и вот он уже весь в вихре огненной пляски.

Из группы молодых работниц легонько вытолкнули стройную русоволосую девушку. Оказавшись на виду у всех, она зарделась, но быстро овладела собой и, плавно наклоняя гибкую фигуру то в одну, то в другую сторону, уверенно двинулась вдоль по кругу, навстречу Хорохорину.

Хорохорин, разгорячившись, пошел вприсядку. Вот он сдвинул бескозырку на затылок и в бешеном темпе понесся по кругу, подпевая:

Ходи изба, ходи печь,

Хозяину негде лечь.

Ходи изба, ходи сени.

Хозяина волки съели...

А в коридоре был открыт буфет. Здесь, за длинным столом, с огромным самоваром, хозяйничал Шелепин. На подносах лежали горы ломтей черного хлеба, обильно намазанные сливочным маслом, на тарелках пиленый сахар — редкостное угощение в то суровое, голодное время. Сливочное масло и сахар стали поступать в полк после того, как наша делегация посетила Владимира Ильича.

Готовясь к встрече с трудящимися района, красноармейцы единодушно высказались за то, чтобы масло и сахар не выдавать на кухню, а сохранить для угощения дорогих гостей.

Шелепин в роли гостеприимного хозяина просто великолепен. В полковой парикмахерской не пожалели на [66] главного распорядителя вечера духов и помады, доставленных в полк работницами фабрики Остроумова.

— Прошу вас, пожалуйста, к столу, — приветливо приглашает Шелепин гостей, входящих в буфет.

— Кушайте, кушайте, — угощают работниц красноармейцы, разливая чай и подавая хлеб с маслом.

Количество гостей у столов росло, но никто не проявлял жадности, хотя все были голодны. Ели не торопясь, уступая друг другу очередь. Все мы знали, что если бы черный хлеб с маслом выдавали где-нибудь в районной лавке, то километровая очередь выстроилась бы уже с ночи. Но здесь, в гостях, каждый старался соблюдать чувство достоинства и вполне понятную тактичность, тем более, что гости видели: сами-то красноармейцы почти ничего не едят и не пьют.

В буфете у стола я увидел ту веселую девушку, которая танцевала с Хорохориным. Ее звали Наташей. На вид ей было лет 25. По озорным серым глазам можно подумать, что она вот-вот разразится смехом.

— Здравствуйте, товарищ комиссар! — с улыбкой поздоровалась Наташа и шаловливым жестом, как во время пляски, расправила свою широчайшую юбку с пунцовыми цветами.

Оказалось, что вместе с полком уходил на фронт ее родной брат — рабочий одного из рогожских заводов.

Я разговорился с девушкой, спросил ее, как понравился ей вечер.

— И вечер замечательный, и полк замечательный! — восторженно ответила Наташа.

Впрочем, таково было общее мнение. Мне то и дело приходилось слышать:

— А полк-то какой! Вот это настоящий полк!..

Была и еще одна особенность этого незабываемого вечера: он больше напоминал чествование полка, чем прощание с ним.

Конечно, может быть, готовясь к проводам мужа на фронт, молодая упаковщица с чаеразвесочной фабрики украдкой и смахнула навернувшуюся слезу; может быть, седеющий кузнец при мысли об отъезде сына-красноармейца сильнее, чем всегда, с надсадой крякнул, бросая окурок махорочной самокрутки, — но этого старались не замечать.

15 октября 1918 года 38-й Рогожско-Симоновский полк [67] выехал на Царицынский фронт, в 10-ю армию, которой командовал К. Е. Ворошилов. По словам Щаденко, это была инициатива В. И. Ленина.

Из Москвы мы отправились на юг четырьмя эшелонами. По дороге я делал записи в своей тетради, сохранившейся у меня до сих пор.

Вот запись 17 октября 1918 года.

«Полк пока хорош. Видя наших красноармейцев, их настроение и порядок, я уверен, что все трудности они выдержат до конца, до победы.

Особенное чувство вызывает молодежь из недавно мобилизованных. Трогает ее искренняя готовность к подвигу.

Здесь много рабочих с заводов и фабрик Рогожского района, которые при мобилизации отказывались от медицинского осмотра.

В эшелоне чувствуется спокойная тихая бодрость, без бравады, без стремления к эффекту, и вместе с тем — уверенность в своем деле, в победе...»

В Козлове (теперь Мичуринск), где находился в то время штаб Южного фронта, эшелон простоял много часов. Несколько раз менялись распоряжения о дальнейшем следовании, пока, наконец, не был получен окончательный приказ: направиться в Царицын в распоряжение Ворошилова.

Эшелоны пошли на Саратов с тем, чтобы оттуда отправиться до места назначения по Волге.