Полька

Последняя неделя перед Великим постом, так называемый жирный четверг. Мы уже месяц «жируем» по всем шведским правилам — карнавальными пирожными с начинкой, подобными самой зиме: снег взбитой сметаны, лед белого марципана. Разврат (по шведским меркам), спрятанный в обыкновенной дрожжевой булочке, усыпанной крошками настоящей коричневой ванили. Сведенборг под конец жизни питался исключительно ими. Устроил себе карнавал вплоть до самой смертной Пепельной среды.

23 февраля

Петушок решил узнать, правда ли, что из Стокгольма ссылают в «ближайшее родительное отделение» — Уппсалу или Содертелье. Ему выдали список больниц, в которые следует звонить при первых схватках. Если не будет мест, нас направят в другой город.

— Я кладу возле телефона. — Петр оставляет бумажку.

— Может, меня пошлют в Кируну? Уж на полюсе наверняка никто не размножается…

— Роды — не инфаркт. Думаешь, если тебя выгонят из больницы, ты немедленно помрешь прямо на тротуаре? — Он пытается остановить мою истерику.

Современные роды. Никаких школ для будущих матерей — всякое там дыхание, пыхтение и расслабление. Я буду занята исключительно тем, что начну грязно домогаться внимания переполненных больниц.

24 февраля

Приехала шведская фотогруппа — снимать для журнала «Твуй стыль» наше «домашнее уединение». Фотограф занят исключительно проблемами освещения, хотя студия велела ему «проникнуть в психологию человеческих отношений». Почему-то самым важным в «психологии» ему кажется положение рук. А отнюдь не выражение лица или композиция.

— Руки! Обхвати себя, сожми в объятиях, — командует он, запечатлевая мой ужас. Нахал. Ему кажется, что это признак суперпрофессионализма.

Парень не в состоянии запомнить, как зовут Петра. Называет его Петролем. Сам похож на смуглого сына Магриба. Спрашиваю, где он так загорел. Нигде. У него от природы оливковая кожа и черные волосы. Родители — выцветшие блондины. Странно? Он задумывается. Перестает молоть языком — впервые с того момента, как переступил порог. Что-то выбило его из привычного ритма. В спальне замечает фотографию Петра с белым пасторским воротничком.

— Ты священник? — спрашивает юноша с уважением, ожидая духовных откровений.

— Нет… для композиции требовался белый квадрат под подбородком, — признается Петушок.

Постепенно безумие охватывает весь наш домик.

— Имеете колбаса? — Ассистент фотографа, наполовину швед, наполовину поляк, говорит по-польски с американским акцентом. Три последних года провел в Штатах, в фотошколе. Он молод и полон добрых намерений.

— Это только на «Полароиде» так выглядит, на окончательных снимках будет лучше, — шепчет он, увидев на моем лице отчаяние.

Лучше не будет. Стеклянные глаза фотографа взирают на меня не более взволнованно, чем на неодушевленный чайник. Гримерша с таким же успехом могла бы заниматься украшением стен. Стилистка изображает мебель — принесла тряпки и вышла на террасу покурить и «насладиться деревенской атмосферой».

Фотограф щелкает аппаратом, ассистент едва успевает подавать ему новые пленки. Нет времени стереть пот со лба. Так, пожалуй, и заржаветь недолго. Мыло и тоники смыли с его лица кошмар прыщей. Угри уступили под натиском косметики последнего поколения. Однако гладкое лицо подростка не терпит пустоты (умственной). Его обсыпали бесформенные сережки, торчащие из бровей, носа, щек.

Группа провела у нас пять часов. Мы измучены. Прячемся в постели, наедине с собой.

Последние снимки из частной жизни. Все. Никаких фотографий с Полей. Личная жизнь — это не то, в какой позе я сижу за столом. Интимно то, что в голове. Черно-белая фотография, стилизация под Марлен Дитрих — в мужском костюме, за стойкой бара… Сквозь прорезанную в пиджаке дыру смотрит грудь. Из цилиндра за уши (кролика) вытянули новорожденного. Когда-нибудь в будущем — через много лет после наступления у меня менопаузы — Польша дорастет до подобного изображения мадонны, не залитой прокисшим молочным лицемерием.

26 февраля

В поликлинике протягиваю палец для укола. Медицинская версия сказки о Ясе и Малгосе, давших волшебнице попробовать на вкус пальчик.

Размазанная по стеклышку кровь мгновенно обрабатывается компьютером. Сахар и железо — бинго! Мы с Полей здоровы, никакой анемии.

Рита (акушерка) разглядывает меня почти с вожделением.

— Обожаю животики. О, какой у тебя красивый, без растяжек. — Она помогает мне лечь на кушетку.

Петушок, любитель эротики, ревниво наблюдает за тем, как Рита с удовольствием массирует мне пупок.

— Ребенок уже повернулся головкой к выходу. — Акушерка смотрит УЗИ.

— Послушная девочка, хорошо лежит. — Петушок гордится Полей. Здоровый, готовый к родам малыш — это, разумеется, его заслуга. Не моей замечательной диеты и удобной матки.

Беременность сродни войне: можно лишиться пальцев, а то и целой кисти.

— Отеки рук — это не задержка воды, — говорит Рита. — Их одеревенение вызвано сжатием нерва в запястье. Если чувствительность утратится полностью, придется оперативным путем расслаблять сухожилия.