Полка. О главных книгах русской литературы

В декабре 1826 года Антон Дельвиг подал прошение о напечатании поэмы в петербургский Главный цензурный комитет, вскоре позволение было получено. В феврале 1827 года рукопись ушла на согласование в Третье отделение императорской канцелярии[204]. В итоге в конце апреля 1827 года поэма вышла отдельным изданием в московской типографии француза Августа Семена (Огюста-Рене Семена). Стоила книжка 5, 6 или 7 рублей ассигнациями (в зависимости от книжной лавки), а на её обложке располагалась виньетка – разбитые цепи, кинжал, змея и опрокинутая чаша. Впоследствии Пушкин включил «Цыганов» во вторую часть «Поэм и повестей Александра Пушкина» (1835).

Что на неё повлияло?

Вопрос о влиянии традиционно делится на два сюжета – поэтический и философский. Поэтика «Цыганов» часто истолковывается в «романтическом» ключе, через соотнесение композиции, стиля, фразеологии, места действия поэмы с литературными нормами, которые считались в 1820-е годы «романтическими» и ориентировались прежде всего на сочинения Байрона. При этом важно помнить, что Байрона Пушкин читал не по-английски, а по-французски, а «байроническая» поэтика могла восприниматься через призму русской поэтической традиции, прежде всего связанной с произведениями Василия Жуковского.

Философская линия в «Цыганах» определяется «руссоистским» пластом – рефлексией Пушкина над проблемами, которые в середине XVIII века обсуждал в своих произведениях Жан-Жак Руссо. Речь идёт о соотношении между миром природы и миром цивилизации, между простым, первобытным человеком и индивидом, чьё восприятие реальности обусловлено законами гражданского общества, между свободой кочевой жизни и «неволей душных городов». Руссо предпочитал мир природы и порицал прогресс и цивилизацию, искажающие человеческую натуру. В этом смысле Пушкин выступал новатором в разработке «цыганской» темы и основателем большой традиции в русской литературе.

Как её приняли?

Первые отзывы появились ещё до публикации текста, когда в Петербурге, в отсутствие Пушкина, начали читаться отрывки из поэмы. В целом критики и слушатели сошлись во мнении, что «Цыганы» – очевидная пушкинская удача. Первые читатели поэмы в один голос выделяли особенное изящество стихов.

Александр Тургенев[205] писал Петру Вяземскому 26 февраля 1825 года: «Не мне одному кажется, что это лучшее его произведение», Рылеев сообщал Пушкину в письме от 25 марта того же года: «От Цыган все без ума», а Вяземский определил «Цыганов» так: «Ты ничего жарче этого ещё не сделал… Шутки в сторону, это, кажется, полнейшее, совершеннейшее, оригинальнейшее твоё творение» (из письма Пушкину от 4 августа 1825 года).

После публикации поэмы в журналах стали появляться критические отзывы (самый известный из них – статья Вяземского в «Московском телеграфе») – по большей части одобрительные: «…Пушкин пользовался безусловным признанием, и ни один критик не осмелился выступить открыто против него»[206]. Спорили о том, в какой мере «Цыганы» зависели от поэтики Байрона. Молодой Иван Киреевский[207] в журнале «Московский вестник» задавался вопросом о характере цыганского мира, особенно в свете эпилога, где Пушкин утверждал, что счастья нет и среди цыган: «Либо цыганы не знают вечной, исключительной привязанности, либо они ревнуют непостоянных жён своих, и тогда месть и другие страсти также должны быть им не чужды; тогда Алеко не может уже казаться им странным и непонятным».

Яков Рейхель. Портрет Петра Вяземского. 1817 год. Вяземский назвал «Цыганов» «совершеннейшим, оригинальнейшим творением»[208]

При этом, несмотря на отчётливое противопоставление в поэме природы и цивилизации, в рецензиях 1820-х годов слова «цивилизация» нет. Вяземский назвал Алеко «гражданином общества» и «недовольным питомцем образованности», который чувствует «тягость от повинностей образованного общежития»; Киреевский писал об «утонченном общежитии», «трудной образованности» и «выгодах образованности»; Орест Сомов указывал на особенности «жизни образованных горожан». Дело в том, что в это время в русском языке заимствованного слова «цивилизация» ещё не существовало. Оно появится в начале 1830-х годов и станет важным элементом риторики министра народного просвещения Сергея Уварова, автора знаменитой формулы «православие – самодержавие – народность».

Отсутствие артикулированной авторской позиции удивило некоторых современников Пушкина, в частности Жуковского, который спрашивал: «Я ничего не знаю совершеннее… твоих Цыган! Но, милый друг, какая цель? Скажи, чего ты хочешь от своего гения? Какую память хочешь оставить о себе отечеству, которому так нужно высокое…» На это Пушкин отвечал: «Ты спрашиваешь, какая цель у Цыганов? вот на! Цель поэзии – поэзия, как говорит Дельвиг (если не украл этого)». Таким образом, он подчёркнуто воздерживался от определения одной «правильной» точки зрения на проблемы, обсуждавшиеся в «Цыганах».

Что было дальше?