Полка. О главных книгах русской литературы

Имена в произведениях Гоголя всегда «семантически значительны»[863] и, как правило, представляют собой соединение несоединимых слов, взятых из откровенно несовместимых контекстов. Например, он часто сталкивает античные имена с «говорящими» русскими или украинскими фамилиями или наоборот (самые яркие примеры — Хома Брут из повести «Вий» и дети помещика Манилова Фемистоклюс и Алкид из поэмы «Мёртвые души»).

Имя для Башмачкина его мать выбирала по святцам из целого списка имён, напоминающих об Античности и раннем христианстве и при этом комично звучащих для русского уха: Моккий, Соссий, Хоздазат, Павсикахий, — эти имена её не устроили.

«Нет, — подумала покойница, — имена-то всё такие». Чтобы угодить ей, развернули календарь в другом месте; вышли опять три имени: Трифилий, Дула и Варахасий. «Вот это наказание, — проговорила старуха, — какие всё имена; я, право, никогда и не слыхивала таких. Пусть бы ещё Варадат или Варух, а то Трифилий и Варахасий».

В конце концов ребёнка просто называют в честь отца. Но имя Акакий естественно встраивается в тот же ряд. Невольно вызывающее скатологические ассоциации, оно переводится как «кроткий, не делающий зла» и при этом снижается забавной фамилией Башмачкин, которая «когда-то произошла от башмака; но когда, в какое время и каким образом произошла от башмака, ничего этого не известно». В этой фамилии есть едва уловимая неестественность: по правилам русской ономастики фамилии с окончанием на «-ин» не образуются от существительных второго склонения (таких как «башмак» или «башмачок»). Очевидно, что соединение имени и фамилии героя создаёт комический эффект, в свете которого и воспринимается печальная судьба Акакия Акакиевича.

Может быть, Башмачкин чем-то болен?

В самом начале повести Акакий Акакиевич описан так: «…низенького роста, несколько рябоват, несколько рыжеват, несколько даже на вид подслеповат, с небольшой лысиной на лбу, с морщинами по обеим сторонам щёк и цветом лица что называется геморроидальным…». В общем, перед нами неопрятный пожилой человек с ослабленным иммунитетом и не особенно внимательный к своему здоровью. На это указывает и его быстрая смерть из-за сильной простуды на фоне нервного потрясения: конец Башмачкина ускорил разнос, устроенный ему крупным чиновником («значительным лицом») в полицейском ведомстве.

Возможно, здоровье Акакия Акакиевича было подорвано каким-то психическим расстройством депрессивного спектра (по мнению Михаила Эпштейна — социальной фобией[864]), возникшим в результате понимания предопределённости своей судьбы: «Ребёнка окрестили, причём он заплакал и сделал такую гримасу, как будто предчувствовал, что будет титулярный советник». Жизненный мир Башмачкина чрезвычайно ограничен, а сам он подавлен, боится всего на свете, не способен общаться с людьми, а в моменты сильного волнения даже с трудом складывает отдельные слова во фразы («А я вот, того, Петрович… шинель-то, сукно… вот видишь, везде в других местах, совсем крепкое, оно немножко запылилось, и кажется, как будто старое, а оно новое, да вот только в одном месте немного того…»). Единственное исключение — обращённая к сослуживцам фраза: «Оставьте меня, зачем вы меня обижаете?» Она лишний раз указывает на беззащитность и ранимость Башмачкина, но это не столько черты его характера, сколько симптомы, с которыми он уже свыкся.

Почему Петербург в «Шинели» — такой мрачный город?

Гоголя связывали с Петербургом и его историей достаточно сложные отношения притяжения и отталкивания, которые отразились и на изображении петербургского пространства в его текстах. В «Шинели» социально-экономический и, так сказать, метафизический образ города доведён до наибольшей выразительности.

«Петербургские» повести были написаны во время правления Николая I, который после подавления восстания декабристов ввёл жёсткую цензуру, фактически подчинив публичную сферу полицейскому ведомству и себе лично. В «Шинели» возникает противоречивый образ Петербурга — современного, но в то же время закрытого и основанного на бюрократической иерархии города: