Полка. О главных книгах русской литературы

Точно так же Кириллов занимает промежуточное место в цепочке суицидов в «Бесах»: он убивает себя после Матрёши и перед Ставрогиным. Мысль об убийстве Бога хронологически впервые звучит в доме на Гороховой — Ставрогин слышит от Матрёши: «Бога убила». Матрёша приписывает себе преступление, которое совершает Ставрогин. Тогда же Ставрогин думает застрелиться, но не делает этого, предпочитая испортить себе жизнь браком с Хромоножкой. Таким образом, убив Бога, он остаётся жить и, согласно кирилловскому развитию теории, становится не богом, а царём («царём равнодушия», как называет его Камю), а идею богоубийства передаёт Кириллову. В итоге же все трое погибают из-за ставрогинского атеизма. Матрёша становится его жертвой (вседозволенность в отсутствие Бога — постулат, который лежит в основе ненависти Достоевского к социализму, нигилизму и т. д.; писатель сформулирует эту мысль устами Мити Карамазова: «Только как же, спрашиваю, после того человек-то? Без Бога-то и без будущей жизни? Ведь это, стало быть, теперь всё позволено, всё можно делать?»). Сам Ставрогин убивает себя от невозможности покаяться, потому что в нём нет веры. А Кириллов, как и планировал, приносит себя в жертву ради того, чтобы указать другим путь, — как связующее звено, он показывает последствия утраты веры и логику самоубийства в мире Достоевского и готовит почву для развития идеи в будущих текстах писателя.

Кого Достоевский высмеивает в образах Кармазинова и Лебядкина?

Кармазинов — собирательный образ «чистого западника», как и Степан Трофимович, но, в отличие от старшего Верховенского, чисто сатирический. Фамилия «великого писателя» прямо указывает на Карамзина как источник, но гораздо больше у Кармазинова — от Тургенева, с которым Достоевский открыто враждовал после выхода романа «Дым» в 1867 году и которого обвинял в «отрыве русского культурного слоя от почвы». Достоевский приписывает Кармазинову тургеневскую любовь ко всему немецкому, симпатии к революционно настроенной молодёжи и одновременно лояльность властям и украшает это карикатурными «сюсюкающим тоном» и привычкой лезть лобызаться при встрече, высмеивая тургеневские манеры. Повесть «Merci», которую Кармазинов читает на вечере у Лембке, — литературная пародия сразу на несколько текстов Тургенева: «Довольно», «Призраки», «Казнь Тропмана», «По поводу „Отцов и детей“». Аркадий Долинин в статье «Тургенев в „Бесах“» анализирует эти пародии и, кроме прочего, утверждает, что Тургенев начал войну пародий первым, — во всяком случае, Достоевский принимает князя Коко из «Дыма» на свой счёт[1275]. Кстати, в черновиках «Бесов» фамилию Карамзина носит ещё и Лиза, ставшая впоследствии Тушиной.

А вот капитан Лебядкин при всём своём комизме, как ни странно, не пародиен. Его природа иного свойства, её прекрасно объяснил Владислав Ходасевич в статье «Поэзия Игната Лебядкина»: «Будучи интендантский чиновник, он всю севастопольскую кампанию служил „по сдаче подлого провианта“, но ради мечты (и лишь отчасти из жульничества) выдаёт себя за капитана и воображает, будто вполне героически лишился руки, хотя обе pyки у него целы. — Этот-то вот иллюзорный, идеальный Лебядкин, не понятый никем и несправедливо презираемый, — он-то и есть поэт»[1276]. Хотя Лебядкин и позволяет Ставрогину смеяться над его стихами, сам относится к ним со всей серьёзностью, «именно потому, что они отражали лучшего, воображаемого Лебядкина». Комический эффект лебядкинских любовных стихов возникает из-за трагического, в общем-то, несоответствия формы и содержания: серьёзный пафос автора, его чувство сталкиваются с его неспособностью создать адекватную форму. «Поэзия Лебядкина есть искажение поэзии, но лишь в том же смысле и в той же мере, как сам он есть трагическое искажение человеческого образа», — пишет Ходасевич.