Полковник Горин

Вызванный из строя сержант вскочил в окоп, надел противогаз. Горин подал команду. Сержант торопливо выстрелил и побежал вперед. Комдив, командир полка и капитан неотступно следовали за ним. Чуть вправо появились макеты двух фигур. Сержант присел на колено и дал очередь. Через несколько шагов еще одну и последнюю метрах в ста от мишени. Пули взбили пыль на бруствере окопа и двумя красными точками взвились над полосой леса.

Сержант побежал дальше. Увидев бугорок с помятой травой, в нерешительности остановился; должны появиться цели, но желтые кусты, за которыми они были скрыты, даже не шелохнулись. Ждать нельзя, а идти вперед — там густая трава, придется стрелять с колена, можно промазать. Честность взяла верх, и пришлось стрелять не с лучшей позиции.

Пулемет и одна бегущая цель оказались непораженными. Оценка — только «удовлетворительно».

На высоком лбу командира полка собрались грозовые складки. Узкие ноздри его большого носа с шумом втянули воздух. Но комдив опередил его:

— Убедились?

— На войне инспектора в цепи не ходят, — ответил озадаченный капитан.

— Зато сейчас не рвутся ядерные заряды.

Капитан не знал, что ответить: ядерный удар — не инспектор, тряхнет — в блиндаже подкосит.

— О чем задумались?

Командир роты приподнял литые плечи:

— Не знаю, что делать, чтоб у солдат не тряслись поджилки. И при инспекторе, и потом, на войне.

— Сейчас — сделайте огневой рубеж передним краем. А как приучить хорошо стрелять и при ядерных взрывах — подумайте. Сколько вам нужно времени?

— Неделю.

— Даю месяц. Лично доложите командиру полка, а потом мне.

— Есть.

Полковники направились вдоль огневого рубежа. Рядом с могучим, как вековой дуб, Берчуком Горин выглядел по-юношески щуплым и легким. Но командир полка шел чуть сзади его и почтительно склонялся каждый раз, как только Горин обращался к нему.

Везде, где комдив останавливался, он что-то подмечал, что-то требовал изменить и посмотреть, к чему это приведет. Хотя за три часа комдив ни разу прямо его не упрекнул, Берчук еще раз убедился: командир дивизии приехал в полк совсем не за тем, чтобы показать своему солдату-танкисту стрельбу, а за чем-то более важным, и об этом важном разговор еще впереди.

Но Горин все тянул. Со стрельбища попросил повести его к танкистам, которые, как узнал он, смастерили интересный тренажер для самостоятельного изучения солдатами агрегатов танка. От танкистов поехали к минометчикам и затем на полковой огород.

Машины остановились у картофельного поля, тучно колыхнувшегося от набежавшего ветерка. Видя, что комдив от удовольствия сдвинул фуражку на затылок, командир полка как бы между прочим сообщил:

— Молодую картошку уже подаем к солдатскому столу. Давно. И свежий лук, огурцы, в суп — петрушку, сельдерей. Вот-вот пойдет капуста.

— Сколько у вас здесь всего?

— Картошки гектар, под капустой и другими овощами почти столько же, — с надеждой ответил Берчук, полагая, что после осмотра огорода комдив не так строго будет совестить его за какие-то упущения.

Но ожидание это не оправдалось.

— Кормить солдат свежими овощами, конечно, хорошо. Только нельзя, чтобы у них, и тем более у офицеров, завелась привычка жить покойно. Помните, как на тех участках фронта, где долго не наступали? Порой ленились стрелять, чтоб не создавать себе лишних хлопот.

Неожиданный поворот в беседе захватил Берчука врасплох. От упрека, который он уловил в словах комдива, и недавней мысли, что комдив, увидев огород, хоть немного смягчится, Берчуку стало совестно. Он зачем-то снял фуражку, обнажив свою крупную, подстриженную бобриком голову.

— Скажи мне, Алексей Васильевич, — перешел на «ты» Горин, что означало особое доверие к подчиненному, — сколько тратишь времени на хозяйственные дела?

— Хозяйство требует хозяйского глаза, — уклончиво ответил Берчук.

— Но для ведения хозяйства есть хозяйственники.

— Картошка, свиньи — занятие грязное, вонючее. Некоторые с академическим образованием стыдятся прикасаться к ним чистыми руками.

— Поэтому командир полка решил поучить их, так сказать, личным примером? — чуть смягчился комдив, увидев, как больно его упрек уколол Берчука.

— Начал с этого, а потом вроде крестьянский дух пробудился: повозишься в хозяйстве — и радостнее.

— Однообразие нашей службы может утомлять, но отдыхать надо так, чтоб дела полка не ухудшались.

— Полк идет по-прежнему, товарищ полковник.

— Кое в чем уже иначе, Алексей Васильевич. Возьми безмятежный покой на стрельбище, самоуспокоенность усатого командира роты, интересное начинание танкистов, которое почему-то никто еще не подхватил. А у артиллеристов полка?

Комдив начал разбирать, к чему привела обособленность минометчиков, и Берчук шумно втянул в себя воздух: получилось, комдив указал ему на то, что перестали замечать его постаревшие глаза.