Видимо, Лукин действительно не нашел в Горине изъяна и потому сразу же заметно подобрел. А искал он в командире дивизии следы болезни, Нередко забирающейся в офицера, служба которого перевалила за двадцать пять лет. Эта болезнь — успокоенность. От долгой службы человеку иногда кажется, что все уже познано собственным горбом и на любой случай найдется правильное решение, поэтому можно не особенно утруждать себя заботами, чтобы не надсадить сердце. Такое благоразумие было бы не слишком опасно, если бы оно не перерождалось в лень — приятное самоубийство, как сказал один острослов.
— Везите меня в… худший полк, — обратился Лукин к Горину и, к своему удивлению, услышал спокойный и в то же время не лишенный укора вопрос:
— По чьей оценке худший, товарищ генерал армии?
Лукин озадаченно посмотрел на Горина. Выходило, у этого, с виду невзрачного офицера, свое мнение о том, какой полк хорош, какой плох, несмотря на то, что мнение старшего, генерала Амбаровского, вероятно, совсем иное.
— По оценке того, кто последним проверял вашу дивизию.
— Есть.
Дородность, сила, звучный голос Берчука приятно поразили генерала армии. С улыбкой пожав ему руку, добродушно упрекнул:
— Как же это вы, при такой мощи, попали в отстающие?
Берчук покраснел, скосил взгляд на Горина. Нет, комдив ни в чем не изменился, значит, не он сказал такое генералу; высокое начальство, видно, привел сюда для того, чтобы ты доказал обратное.
— Надеюсь, у вас будет иное мнение о моем полку!
— Поработал?
— Поработал, — с запинкой ответил Берчук, и Лукин понял, что дело не только в этом, а в чем-то и другом. В чем же? Но расспрашивать не стал — подготовка солдат покажет, кто прав и насколько, ибо солдаты — та нива, которую обработал командир: плохо вспахал, не вовремя посеял — ее забьют сорняки, урожай будет тощий, горький; позаботился, не поспал — солдат будет верить тебе, душу отдаст, чтоб не подвести тебя. За короткий срок бед не поправишь.
Полк сдавал физическую подготовку и стрельбу. Лукин приказал сначала провести его на стадион. Берчук указал дорогу и пошел рядом с Гориным вслед за генералами. Генералы изредка обменивались впечатлениями о стройных, загорелых соснах, полковники шли молча — им было не до красот природы. Остановились у турника — сюда шел очередной взвод. Строй развернулся фронтом к турнику, солдаты по команде повернули головы к генералу армии — старательно поднятые чуть вверх подбородки придавали их лицам уверенность и смелость. Доклад командира взвода тоже был не робкий. Все это отметил про себя генерал Лукин и поставил несколько плюсов в клеточки, которые он заводил в памяти для каждого, с кем приходилось близко встречаться.
Исполнение упражнений было похуже. Но Лукина все же радовало то, что солдаты старались изо всех сил делать все как можно лучше. А он-то хорошо знал по войне, насколько это старание было важным — оно побеждало страх в бою, подводило людей к подвигу, помогало совершить его. Подобрев, генерал подошел к солдатам.
— В общем неплохо. Но… в ваши годы надо быть хотя бы такими, как я… Чему улыбаетесь? Не сейчас, конечно. Сейчас и ног не задеру к перекладине, растолстел. А был… Вертел солнышко нисколько не хуже акробатов. Не верите?
Генерал достал из бумажника пожелтевшую фотографию, которую всегда возил с собой и любил показывать офицерам и солдатам. На ней он был запечатлен в момент соскока через перекладину — широкие плечи, узкая, будто перехваченная ремнем талия, сплетенные из мускулов руки. Солдаты с интересом и удивлением смотрели то на фотографию, то на генерала.
— Наверное, думаете, почему потолстел? Отчитаюсь. Когда началась война, мне было уже к сорока — возраст, в смысле обретения полноты, самый подходящий. Пока оборонялись, не толстел, начали наступать, жизнь пошла полегче, а разные комплексы делать было некогда, да и неловко. Такие, как вы, могли подумать: заботится о здоровье, а здесь жизни не жалеешь. Вот меня и понесло. Убедительно?
Солдаты заулыбались.
— Вот и хорошо. Теперь отчитывайтесь вы. Почему вы, товарищ рядовой, — обратился он к высокому солдату с длинным апатичным лицом, — только на троечку выполнили упражнение?
— Силы не наберу.
— Какой год служите?
— Последний.
— Последний?! — преувеличенно удивился генерал. — Да будь я вашим отцом, получили б вы у меня березовой каши. Вы должны быть как вьюн! Сколько комсомольцев во взводе?
— Все комсомольцы, — ответил лейтенант.
— И вы терпите такое?!
— Обсуждали. Солдат Кусманов отвечал: до конца службы далеко, успею. И не успел.
— А как же во время войны успевали готовиться к боям за два-три месяца?!
Солдаты озадаченно переглянулись.
— Не верите?
— Верим. Наверное, по сокращенной программе готовились.