Полковник Касаткин: «Мы бомбили Берлин и пугали Нью-Йорк!». 147 боевых вылетов в тыл врага

С первых же вылетов на бомбардировку прибрежных аэродромов нам приказали брать на внешнюю подвеску пятисотки. Дело в том, что воронку от сотки рабочие могли засыпать за сутки с помощью практически любого материала, а в крайнем случае даже просто залить водой и дождаться, пока замерзнет. А уж если пятисотка сделала дыру в полосе, то не отделаешься так просто. Воронка в этом случае получается уже семь метров в глубину и пятнадцать в ширину. Поэтому мы и летали с сотками в бомболюках, а по пятисотке несли на внешней подвеске. Однажды нам показали результаты фоторазведки после такого нашего бомбометания. Дырки от пятисоток просматривались очень четко, это грело душу.

Как проходили вылеты? Допустим, назначили нам целью аэродром Хебугтен. Бомбить его приказали ровно в 9 часов, потому что в 10 часов поблизости от него должны были проходить английские корабли. Соответственно, нам нужно было сделать, чтобы фашисты не смогли взлететь и атаковать англичан.

Легко ли это было? Хебугтен располагался всего в нескольких десятках километров от Киркенеса и представлял собой очень сложную цель. Для нас, летчиков дальней авиации, он был опасен наличием прикрытия из огромного количества истребителей. Порою даже когда мы шли на Киркенес, нас встречали «мессеры», вылетевшие с Хебугтена. Впрочем, немецкие истребители — это полбеды. Над Хебугтеном мы с другой неприятной неожиданностью столкнулись. Перед первым вылетом туда нам сказали, что зенитное прикрытие там очень малочисленное. Основная артиллерия у фашистов в том районе была на Киркенесе сосредоточена. Мы расслабились, а нас до того точным зенитным огнем встретили. Слава богу, что там действительно, была всего одна батарея.

Конечно, мы стали задумываться. Не могло быть совпадением, что несколькими днями раньше мы попали под такой же точный огонь на Луастари. Там нас очень хитро артиллерия встретила. Мы подходим к аэродрому, уже пора и бомбы сбрасывать, а нас и прожекторами не пытаются высветить, и артиллерия врага молчит. Все наши, естественно, насторожились, не веря в такое везение. И правильно: фрицы вдруг как начали по нам стрелять — залп слева от самолета, залп справа, а третий как раз посредине! Много дырок в машинах мы оттуда привезли. Потом и на Алакуртти у зениток была такая же завидная точность. Причем, если, подходя к цели, еще можно сделать какие-то маневры (тот же обманный заход на цель, когда создаешь видимость, что летишь с курсом 240, а сам бросаешь машину в сторону и заходишь с курсом 180), а как ляжешь на боевой курс, то уже ничего менять нельзя. И нас в такие моменты как раз очень точно на прицел брали. Надоело нам домой на изрешеченных машинах стабильно приходить, стали советоваться между собой, обратились к разведчикам. Через некоторое время нам с Северного флота сообщили, что у них на вооружении появились радиолокаторы. Соответственно, и у фашистов они были на Луастари, Алакуртти и Хебугтене, что потом и подтвердила разведка.

Как же нам было при таком раскладе выживать, выполняя задания? Постепенно мы вместе с Володей Иконниковым много чего придумали. Мы с ним первыми в Заполярье начали заходить на цель с Ледовитого океана параллельно берегу верст на восемьдесят — на сто от суши, а не так, как изначально нам курс задавали: напрямую через всю Финляндию, через все аэродромы, где со всех концов по тебе бьют. Тем более что такая импровизация была вполне законной. Нам нужно было поразить заданную цель в заданное время. Конечно, я не имел права полностью изменить маршрут, но маршрут выхода на цель вполне мог выбрать самостоятельно. И скажу, не хвастаясь, что мы с Володей глупостей не придумывали. Он, уралец, очень разбирался в летном деле, да и опыт у него был немалый, за годы войны Иконников сумел сделать больше 250 боевых вылетов, а это огромная цифра! Когда мы с ним над океаном летали, нас ни один немец не тревожил. Это было вдвойне удобно, поскольку большинство фашистских аэродромов располагалось в нескольких километрах от берега, и мы, благодаря этому, ничуть не запаздывали с выходом на цель. Правда, некоторые наши летчики говорили, что так мы, наоборот, больше рискуем, ведь если над океаном откажет мотор самолета, то прыгать с парашютом будет просто некуда. Мы с Володей не соглашались, потому что, откажи у нас моторы над той же Норвегией, и пришлось бы прыгать прямо к фашистам. А разве это намного лучше, чем в океан?