Полковник Касаткин: «Мы бомбили Берлин и пугали Нью-Йорк!». 147 боевых вылетов в тыл врага

Нашему экипажу повезло, мы хотя и схватили несколько снарядов, но с задросселированным двигателем отбомбились и вернулись благополучно. А вот наш Коля Белоусов при бомбометании попал под плотный огонь зениток, когда заходил на цель. Он все равно отбомбился. Но самолет обстреливали все интенсивнее, и загорелась левая плоскость. «Ил» пошел вниз, управление перестало работать. Оставалось только одно. Коля всем приказал прыгать. А дальше получилось, что он долго не мог открыть колпак, и поэтому выпрыгнул несколько позже своего экипажа. Кольцо парашюта выдернул сразу, медлить было нельзя, до земли-то оставалось совсем немного. К счастью, высоты хватило, чтобы парашют раскрылся. Да и рухнул он на мягкий тундровый мох. А поскольку была ночь, то Белоусов сразу и не понял, где он. Потом посмотрел, увидел на горизонте зарево пожара. Догадался, что это Алакуртти после бомбометания горит, сориентировался.

Он находился не так уж и далеко от аэродрома. Во всяком случае, ему были слышны взрывы и стрельба зениток. Прежде всего, Коля решил избавиться от парашюта. Тащить его с собой было ни к чему, а просто так бросить опасно: если бы фашисты нашли, то отправили бы людей на поиски летчика. Он сначала бросил парашют в какую-то неглубокую ямку, но потом решил прикопать. И тут вдруг понял, что нечем. Он даже охотничий нож из бортовой сумки в комбинезон не переложил. Более того, по закону подлости у него карта выпала во время прыжка, да еще и еды с собой не лежало. У нас были комбинезоны с большими карманами, куда многие и клали бортпаек. А тут мы сидели несколько дней без полетов, кто-то фляжку спирта принес, закусить было нечем, и Белоусов с друзьями свой бортпаек и съел. Поэтому когда он выпрыгнул, у него осталась только плитка шоколада.

Подобрал Коля подходящий камень, с помощью него углубил яму, парашют кое-как присыпал. А дальше что — надо выбираться. Белоусова тревожило, что он ничего не знал о судьбе своего экипажа, однако задумываться об этом было некогда. В кармане куртки он нащупал ручной компас, сориентировался по нему. Прикинул, что до линии фронта осталось верст пятьдесят. Не самое маленькое получилось расстояние, ведь двигаться можно было только ночью, предельно осторожно, да еще без еды.

Около недели Коля шел к нашим. Один раз он чуть не столкнулся с немцами. У него привал был, он спал. Пришел в себя, видит, метрах в тридцати от него двое автоматчиков идут, о чем-то лопочут беспечно по-немецки. А Колю вроде и не видно было, он для привалов специально выбирал такие места. Но, конечно, риск был большой. Белоусов сразу достал пистолет, взвел курок. Но ему повезло: немцы его не заметили. Он переполз в кустарник и там уже дожидался ночи, не позволяя себе заснуть. Хотя постоянное желание спать с каждым днем становилось все сильнее. Есть было нечего. Он уже и ягоды собирал, но ими разве насытишься? Рассказывал, что однажды увидел, как мыши прячутся под камни, и решил изловить, чтобы попробовать. А когда поймал, взял мышь в руки, и так противно стало, что не стал ее есть.

В конце концов, когда Коля последнюю речку перешел и оказался на нашей территории, у него уже сил не было, с голоду к земле клонило. Вдруг он услышал произнесенное по-русски: «Стой, кто идет?» Это был наш патруль. Белоусов им только и смог сказать: «Ой, братцы, дайте хлебушка кусочек!» Экипаж его так и не вернулся. А Коля побыл в госпитале десять дней и вернулся к нам, чтобы снова бомбить фашистов.

Над аэродромом Алакуртти наш полк много экипажей потерял. Ох, чего только мы не пытались придумать. Помимо того, о чем я уже говорил, летали и так, что пара экипажей подходила к аэродрому на большой высоте и вызывала огонь на себя. Другие же наши самолеты с задросселированными двигателями бесшумно подлетали к цели и бомбили неожиданно и с меньшим риском. Те же, которые отвлекали, в это время бросали САБы (световые авиабомбы, они предназначены для освещения объекта бомбардировки. Мы их активно начали использовать именно на Севере, на каждый самолет-осветитель подвешивали по 10–13 таких бомб), отвлекая на себя огонь зениток. У нас в таком качестве летали Володя Иконников, Уромов, Иванов.

К слову, однажды даже Иконников только чудом вернулся из очередного вылета на Алакуртти. В его «Иле» было несколько десятков пробоин всех возможных размеров, да еще перебиты подкосы правой стойки шасси. Но Володя ухитрился как-то на одно колесо самолет посадить. Никто у него серьезно не пострадал, только из стрелков кто-то вроде бы ушибся. И представьте, техник в его бомбардировщике потом два неразорвавшихся снаряда нашел. К нам саперы приезжали, чтобы их обезвредить.