Закс оглянулся на молчаливую кучку оборванных пастухов.
— Коля, — сказал он небрежно. — Посмотрите, Коля, какой парнишка симпатичный. Подите-ка сюда, посмотрите, — и он взял на руки чумазого сына пастуха.
Николаенко подошел к нему.
— Коля, — продолжал Закс, — не находите ли вы, что лучше нам зайти вот в эту юрту, — он кивнул на старую пастушью юрту, покрытую дырявой кошмой.
— Ерунда, — нерешительно протестовал Николаенко. — Беш-бармак…
— Пойдемте, Коля, — не слушая его, сказал Закс и с мальчишкой на руках вошел в юрту.
Когда через полчаса рассерженный Исахун заглянул в юрту, Закс, сидя у костра, учил дочь пастуха петь красноармейскую песню. Девушка смущалась и закрывала лицо рукавом старого казакина, но пела, смешно коверкая слова:
Исахун пришел предложить беш-бармак.
От беш-бармака пограничники отказались и угостили пастухов консервами.
Ночью Исахун выбросил из своей юрты целый казан вареного мяса.
Пограничники уехали рано утром. Недалеко от становища они наткнулись на скорченные трупы собак. Собаки валялись рядом с большими кусками вареного мяса, скалили зубы, покрытые пеной, и мертвыми, стеклянными глазами смотрели на всадников.
— Странно! — сказал Закс.
6
Исахуна арестовали через два дня.
Те же кзыл-аскеры приехали к нему. Вместе с ними был Кутан, уполномоченный Винтов и доброотрядцы с пленными басмачами.
В юрте Исахуна сделали обыск. Ничего подозрительного не было. Но когда пограничники уже хотели уезжать, к Заксу подошла дочь старого пастуха. Задыхаясь от смущения, она сказала что-то по-киргизски.
— Что она говорит, Кутан? — крикнул Закс.
— Что он говорит? — улыбнулся Кутан. — Что может говорить молодой девочка такому хорошему парню?
Но когда девушка повторила непонятную фразу. Кутан стал серьезным и насторожился, а Исахун смертельно побледнел.
Девушка сказала, что Исахун спрятал что-то под камень за юртой. Она сама видела, как он делал это. Под камнем нашли кожаный мешочек. Винтов раскрыл его. В мешочке был белый порошок.
Исахун бросился к лошадям, но Кутан внимательно следил за ним. Он подставил ему ногу, и бай со всего размаха растянулся на земле. Кутан вскочил ему на спину и хорошенько обработал его своими увесистыми кулаками. Когда бая подняли, он плакал, клялся, что ни в чем не виноват, и признался во всем. Он показал письмо Джантая, умоляя простить его. Пленный вожак басмачей, Касым, подошел и плюнул Исахуну в лицо. Доброотрядцы смеялись.
Через несколько часов весь отряд двинулся дальше.
Кутан ехал впереди, рядом с Винтовым, а Николаенко и Закс ехали последними.
— Нет, ты пойми, — горячился Закс, — планер на буксире у самолета подымается в стратосферу. Так?
— Ну, так, — соглашался Николаенко.
— В стратосфере он отцепляется и планирует вниз. Понимаешь? Никакие звукоулавливатели и прочие штуки ничего не слышат, и вдруг над расположением противника бесшумно появляется планер, бомбы, пулемет, пике — и все готово. Здорово?
— Ну, здорово.
— А вы, Колечка, презираете планер! — торжествовал Закс.
Кутан и Винтов ехали молча.
Кутан задумался и тихо мурлыкал песенку.
— Что ты поешь, Кутан? — спросил Винтов.
Кутан улыбнулся.
— Хорошая песня, понимаешь. «Конная Буденая раскинула пути», — пропел он и сказал, помолчав: — Одна киргизская девушка пела.
ГЛАВА СЕДЬМАЯ
1
Пришла зима.
Горные козлы спускались ниже к долинам, и волки нападали на их стада, темными ночами подкрадываясь по снегу. Барсы мерзли в пещерах, охотники слышали голодное мяуканье и рычанье недалеко от костров мирных становищ.
Начался декабрь, месяц метелей, бурь и снежных заносов.
Через перевалы прошел караван. Вьюки были полны товарами. Самые высокогорные аулы ждали к себе кооператоров. Караван дошел до большой равнины у выхода из ущелья Кую-Кап. Всего товаров было на пять тысяч рублей.
Вместе с караваном широко распространялось известие о небывалом празднике в Караколе. Двадцатого декабря исполнилась годовщина ВЧК, двадцатого декабря пограничники устраивали байгу на площади и той для многочисленных гостей. К двадцатому декабря сотни людей съедутся на праздник. Уже двинулись киргизы из Джеты-Огузского района и с берегов Иссык-Куля, из окрестностей Токмака и села Покровского, из Ак-Булуна и Зындана, и из многих других селений, аулов и урочищ.
Ехали целыми семьями, везли с собой юрты. Всякому интересно посмотреть такой праздник, такую байгу, где скакать будут все кзыл-аскеры, состязаясь в доблести друг с другом и с любым приезжим джигитом.
Так говорили караванщики.
Пятнадцатого декабря Кутан уехал из своей юрты в ауле Ак-Булун. Как всегда, он взял с собой винтовку и попрощался с матерью.
Абдумаман и Каче встретились ему на тропинке.
— Аман, аман, — сказали они.
— Куда едете? — спросил Кутан. — На охоту?
— Большого козла хотим убить, — хитро прищурился Каче.
Абдумаман промолчал.
— Поедем вместе, — сказал Кутан.
Ночью к их костру подъехало десять джигитов. Впереди всех был кузнец Гасан-Алы.
Утром еще пятнадцать джигитов присоединились к ним. Все ехали на охоту.