С начальником у Коршунова были особые отношения. Андрея Александровича Кузнецова Коршунов знал уже много лет, с самого начала его, Коршунова, работы в пограничной охране. Все эти годы Андрей Александрович был начальником Коршунова, все эти годы Коршунов работал под непосредственным руководством Кузнецова. Особой личной близости между ними никогда не было. При этом Кузнецов был для Коршунова не только образцом командира, но и образцом человека. О дружбе с Кузнецовым Коршунов мечтал всегда. Именно мечтал, потому что Кузнецова Коршунов считал несоизмеримо выше себя, несоизмеримо умнее и опытнее. Показать же Кузнецову, что он, Коршунов, просто любит его, любит, как отца, как старшего брата, Коршунов никогда бы не решился. Мысль о том, что Кузнецов все же может догадаться об этом, не приходила Коршунову в голову, и Коршунов при всех встречах с Кузнецовым держал себя официально, сухо и несколько натянуто. И тем не менее Кузнецову с глазу на глаз Коршунов мог все рассказать, ничего не скрывая и не прикрашивая, и Кузнецов все бы понял. Коршунов был в этом уверен. Совсем другое дело — разговор при свидетелях. «При посторонних», подумал Коршунов.
Секретарь не возвращался несколько минут.
Коршунов, звеня шпорами, нетерпеливо ходил из угла в угол. Он старался сосредоточиться и думал о том, что он будет говорить и как отвечать на вопросы.
Наконец секретарь появился с какой-то бумажкой в руках. Коршунов подошел к бюро и хотел спросить, решилась ли его судьба, но секретарь озабоченно махнул рукой и схватился за телефон. Коршунов через плечо секретаря заглянул в бумажку. Это был список фамилий. В списке было перечислено человек десять командиров — работников Управления. Секретарь звонил по внутреннему телефону всем им и говорил одну и ту же фразу:
— Здравствуйте, вас приветствует Щепкин. Немедленно на совещание к начальнику Управления. Немедленно.
Командиры стали сходиться в приемную.
Секретарь не пускал в кабинет начальника.
— Приказано всех сразу, — говорил он. — Попрошу подождать несколько минут и могу предложить пока развлечь товарища Коршунова.
Командиры здоровались с Коршуновым и расспрашивали его о новостях в комендатуре.
— Слыхали, слыхали о твоем геройстве, — говорили командиры.
Коршунов злился и еле сдерживался.
Наконец собрались все. Секретарь доложил начальнику и, вернувшись, распахнул дверь в кабинет.
— Прошу! — сказал он.
— А как же я, товарищ Щепкин? — мрачно спросил Коршунов.
— Так же, как все прочие, я полагаю.
— Что значит — как прочие?
— Это значит, что тебя вызвали на это вот совещание, и все теперь в кабинете, а ты толчешься в дверях и задерживаешь.
Коршунов, совершенно озадаченный, вошел в кабинет начальника.
Кузнецов стоял за своим письменным столом. Стол был огромный. Посредине красовалась позолоченная статуэтка Меркурия — приз, выигранный пограничниками на окружных кавалерийских состязаниях. На столе были разложены папки с бумагами и карты, кучка остро отточенных карандашей лежала справа. Слева стояла большая коробка с табаком. Кузнецов курил трубку.
Был Кузнецов среднего роста, плотный и коренастый. Волосы он всегда стриг коротко, и круглая голова его с крутым лбом и большим носом была красная от загара. Глаза у Кузнецова были серые и небольшие. Смотрел он слегка прищуриваясь, и выражение лица у него было обычно такое, будто вот-вот он улыбнется или даже расхохочется. Казалось, он всегда удерживается от улыбки. Улыбался же Кузнецов редко. Был он молчалив, говорил медленно, делал все не спеша.
Когда вошел Коршунов, Кузнецов повернулся к нему и протянул руку.
— Здравствуй, Коршунов, — сказал он, попыхивая трубкой.
Коршунов молча пожал ему руку.
— Прошу, товарищи командиры, садиться, — проговорил Кузнецов.
Коршунов сел в самом дальнем углу.
«Плохо, — думал он. — Ославит перед всем Управлением. Что же делать?»
И снова он решил до конца отстаивать правильность своих действий, хотя бы ему пришлось спорить со всем Управлением.
4