Миссис Квест – и он хорошо это знал – была не из тех женщин, что стали бы задумываться о последствиях, пробудись в ней однажды ревность. Крайне сомнительно, что ее остановила бы даже уверенность в собственной гибели. Ее любовь была для нее всем на свете. Это была главная цель ее существования, то, ради чего она жила, вместо того, чтобы смиренно ее потерять. Эдвард Косси не удивился бы, если бы она без колебаний встретила позор или даже смерть. Более того, именно благодаря этой ее великой страсти и только благодаря ей, он мог надеяться повлиять на нее. Сумей он убедить ее отпустить его на том основании, что продолжение отношений неизбежно приведет его к катастрофе, то для него все окончилось бы хорошо. Если же нет – будущее его было темным.
Таково было положений вещей до того, как он проникся чувствами к Иде де ла Молль, после чего горизонт стал еще чернее прежнего. Сначала он пытался выбраться из этого затруднения, стараясь избегать Иду, но это не помогло. Его непреодолимо влекло к ней. Ее исполненная чувства собственного достоинства натура была для него тем же, что вид заснеженных горных вершин для изнуренного зноем путника. Он устал от бурных сцен, слез, переживаний, тревог, дурных предчувствий и прочих атрибутов тайной любви. При взгляде на прекрасные снега ему казалось, что, сумей он когда-нибудь их достичь, как его жизнь наполнится свежестью и светом, и в ней больше не будет ни жажды, ни страха, ни вынужденных скитаний по этим зловонным болотам обмана.
Чем больше он позволял своему воображению любоваться этой картиной, тем сильнее росла в нем жажда обладать ею. Он также отдавал себе отчет в том, что женитьба на такой женщине, как Ида де ла Молль, была бы величайшим благословением, какое только могло с ним случиться, ибо она непременно помогла бы ему возвыситься над всеми его слабостями. Пусть у нее почти нет денег, это так, но для него это не играло роли, ведь у нее имелись происхождение, воспитание, красота и характер, вызывавшие уважение. И так случилось, что он глубоко влюбился в Иду, и по мере углубления этой любви его связь с миссис Квест (хотя мы видели не далее как вчера, как в мимолетном порыве нежности и раскаяния он предлагал им бежать) становилась для него все более и более обременительной. И вот теперь, когда Эдвард Косси не спеша ехал обратно в Бойсингем, он испугался, что поддавшись торгашеским инстинктам, он поставил под удар все свои надежды.
Вскоре дорога сделала поворот, и его взору предстала картина, отнюдь не улучшившая его и без того раздраженное настроение. В этом месте дорогу окаймлял глубокий, заросший деревьями склон, спускавшийся к долине реки Элл, который в это время года был особенно красив, расцвеченный мягким осенним светом. И здесь, на бугре под тенью пожелтевшего каштана, лицом к зеленой долине и сверкающей реке, где, лакомясь все еще пышной травой, бродили рыжие с белым коровы, восседала не кто иная, как сама Ида. Более того, Ида была в обществе полковника Кварича. Оба сидели на походных табуретках, и перед каждым стояло по мольберту. Очевидно, они рисовали вместе, поскольку, на глазах у Эдварда, полковник поднялся, вплотную подошел к табурету своей напарницы и, сделав из большого и указательного пальца кольцо, критически посмотрел сквозь него на работу Иды, сокрушенно покачал головой и сделал какое-то замечание. Вслед за чем Ида обернулась и между ними завязалась оживленная дискуссия.
– Провалиться мне на этом месте, – выругался себе под нос Эдвард, – если она не увлеклась этим чертовым старым солдафоном! Совместная живопись! Я догадываюсь, что это значит. Мне казалось, что если и есть кто-то, кто вряд ли придется ей по нутру, так это наш потрепанный жизнью полковник.
Он остановил лошадь и на пару секунд задумался, затем передал поводья слуге, спрыгнул на землю и, проскользнув в щель в живой изгороди, зашагал к дереву. Ида и Кварич были настолько поглощены своим спором, что не услышали, как Косси подошел к ним.
– Это чепуха, полковник Кварич, полная чепуха, если вы простите меня, – сказала Ида с теплотой в голосе. – Можете сколько угодно жаловаться на то, что мои деревья размыты, а замок похож на кляксу, но я смотрю на воду, а если я смотрю на воду, то совершенно невозможно, чтобы я видела деревья и коров иначе, нежели я изобразила их на холсте. Истинное искусство состоит в том, чтобы изобразить то, что видит художник и как он это видит.
Полковник Кварич покачал головой и вздохнул.
– Жаргон импрессионистской школы, – печально произнес он. – Напротив, задача художника состоит в том, чтобы изобразить то, что он точно знает, что там находится. – И он самодовольно смотрел на свой собственный холст, являвший собой бодрый рисунок укрепленного места или содержимого игрушечного Ноева Ковчега – столь жесткими, твердыми и грозными были очертания деревьев и животных.