Полковник Ростов

Тысячелетнего рейха. Их поэтому истребили, посадили иной сорт, расчет был: к концу века улица преобразится. “Преобразилась!” – сплюнул Ростов; искаженная улица сопротивлялась, на нее, голую, выходили окна памятных домов, Курляндский дворец хотя бы, резиденция посольства СССР в прошлом, а ныне неизвестно что; в очертаниях самого дворца проглядывали знакомые и милые черты восточно-прусской земли, на которую привез Ростова отец еще в 1919 году. И дворец этот чересчур знаком, отец по просьбе рейхсвера налаживал контакты с русскими (чему ныне не стоит удивляться… “Пс-ст!”), трижды брал сына, уже офицера, с собой на конфиденциальные беседы с секретарями посольства, а те рады были поводить обер-лейтенанта Ростова по дворцу, показать ему знаменитый Белый зал.

“Пора кончать войну!” – решено было в очередной раз при взгляде на чахлые деревца, заменившие некогда пышные липы, и те же деревца утверждали в обратном решении: биться до последнего! Впору рассмеяться, ведь новый Берлин помогали строить “летающие крепости”, снося дома, раздвигая пространство, чего и добивался Адольф, ужимая жилые кварталы и расширяя природные ландшафты, создавая зоны солнечного света, убивая ими тени и сумрачные видения мозга заодно; начали уже пробивать магистраль, разделявшую город на восток и запад; должно быть, Клаусу и Нине Берлин внушал отвращение: здесь так мало готических соборов, любимых баварцами! Сам центр подозрительно сохранен “крепостями”, Ойген Бунцлов съязвил как-то: в

“Адлоне” будет штаб американских оккупационных войск, потому и бомбы на него не сваливают, отель европейского класса целехонек (у американцев губа не дура!); при взгляде на него окончание войны мыслилось отчасти зависимым от сноровки самого Ростова: отсюда начнутся поиски хитрой и смазливой девчонки, не только уложившей в свою кровать радиста из Цоссена, но и ублажавшей кельнера из ресторана в “Адлоне”; с отеля и начнется путь, ведущий Германию к спасению; в том беда, однако, что неизвестно, ждут ли там Ростова и жив ли кельнер, тот человек, что может помочь ему, ибо никаких других нет, другие, в голове “Скандинава” лежавшие или лежащие, брошены в автобус и увезены в брюссельское управление полиции неделю назад, пропал человек или не пропал – нет его, нет! К этой мысли

Ростов уже привык, как и к тому, что впредь полагаться надо только на себя. Поэтому разведка боем в “Адлоне” нужна позарез. “Мы, немцы, никого не боимся, кроме Бога, которого не боимся!”

Доверенное лицо указало в Целлендорфе на окруженный каштанами особняк, чудом уцелевший в этом районе; двухэтажный дом стоял и даже уютно смотрелся, подставив бомбе флигель, им и откупившись: в

Лондоне, по аэрофотосъемке изучив район, решили, что нет смысла бомбить развалины. Воды и электричества нет, телефон не работает, но до первой воздушной тревоги все восстановится, бомбоубежище надежное, владелец, правительственный советник в прошлом, а ныне член промышленной комиссии в Будапеште, возражать не станет, вот ключи, мастер по трубам, электропроводке и телефонным линиям прибудет в указанное время…

Видимо, владелец особняка на весь Целлендорф прославился заядлым наци, и прибежавший слесарь прицепил к комбинезону партийный значок.

Котельная в подвале питалась торфяными брикетами, свет появился, но взвыли сирены воздушной тревоги, Ростов оставил включенным только ночник в спальне; лучи прожекторов взмывали к небу, метались по нему, перекрещивались, бомбежка выдалась какой-то вялой. К часу ночи стихло, отбой, первая волна англичан разгрузилась бомбами и повернула на северо-запад. “Телефункен” однако предостерег: уже идет новая волна, и Ростов погрузился было в сон, но встал, набросил плед, сел на балконе в шезлонг и принялся обдумывать то, что придется внятно и кратко сказать озорной девице по имени Рената, если удастся найти ее с ходу и после уточняющей встречи со всезнающим Ойгеном Бунцловым.