Полковник Сун

Еще один шанс упущен. Бонд отшвырнул автоматический пистолет в сторону и услышал, как тот брякнулся о камень.

– Ваш друг... – жест в направлении побережья. – ... не поможет, а? Теперь... следуйте, мистер Бонд. Не торопитесь, не торопитесь.

Бонд хотел было уже повиноваться, как вдруг его конвоир зашатался, словно от сильного удара в спину, и откуда-то снизу послышался резкий характерный хлопок патрона среднего калибра, за ним немедленно последовал тихий, но отчетливый лязг передернутого винтовочного затвора. Вдалеке едва слышно прокатилось запоздалое эхо.

Рука, державшая револьвер, опустилась. В устремленном на Бонда взгляде застыло жуткое выражение изумления и мольбы объяснить, как такое могло случиться. Бонд хрипло произнес:

– Это стреляли с пляжа из винтовки. Его сердце глухо стучало. Он так и не узнал, были ли поняты его слова. Русский сделал полуоборот, чтобы посмотреть назад, но грянувший в этот момент второй выстрел вывел его из равновесия. Подкошенный, он рухнул и уткнулся лицом в щебень. На плече и чуть выше поясницы темнели пятна крови.

Схватив свой “вальтер”, Бонд бросился к пляжику и спустя две минуты был уже там. Лицас столкнул шлюпку в воду и сел за весла.

– Превосходный выстрел, Нико, – сказал наконец Бонд.

– Тебе понравился? Целиться пришлось вверх, однако, воюя в Греции, к этому привыкаешь. Да здесь не было и двухсот ярдов. Этой своей подружкой я срезал однажды фрицевского унтера с шестисот. – Он любовно кивнул лежавшей теперь на коленях Бонда винтовке “ли энфилд”. – Сегодняшние наши клиенты начисто забыли о том, что существуют винтовки. Если в радиусе пятидесяти футов они никого не видят, то думают, что в безопасности. Бьюсь об заклад, наш друг на скале был немало удивлен, когда я его зацепил.

– Да уж, – глухо ответил Бонд, вспомнив выражение лица русского.

– Я следил чертовски внимательно, но пока он не возник перед тобой, даже не подозревал о его присутствии.

– А он тебя видел. Сам мне сказал.

– Вот как? Тогда с его стороны совсем непростительно так светиться, да еще стоять, размахивая пистолетом перед твоим носом. Кстати, кто он такой?

– Человек Аренского. Патрулировал холмы, увидел меня и спустился, чтобы перехватить.

– Боюсь, мы очень рассердим бравого генерала. Но будем надеяться, что он не станет пытаться вмешиваться в наши планы на сегодняшний вечер.

XVI. Временный капитан

В полдень “Альтаир” находился в пяти милях к югу от порта Вракониса, и его курс лежал на северо-восток. Видимость была превосходной, обещая хорошую погоду, но море еще играло, и каик, устремленный наперекор волнам, то и дело неуклюже переваливался. Более неуклюже, нежели позволяла бы опытная рука у штурвала.

Георгис Ионидес имел сравнительно небольшой опыт в вождении судов такого класса, хотя собственным судном – двадцатичетырехфутовым мотоботом “Цинтия”-он управлял с завидным мастерством. Он очень надеялся, что прежде чем погода улучшится, она не станет хуже; он боялся не за себя – последующие несколько часов плавания пройдут под прикрытием того или иного острова – а за свою “Цинтию” и за людей, правда, в меньшей степени, которые теперь находились на ней. Зачем им понадобилась именно она, и куда они направляются?

Однако все по порядку. С довольной ухмылкой Георгис переложил штурвал на несколько делений влево, и “Альтаир” плавно соскользнул с гребня волны. Он быстро постигал искусство управления “Альтаиром”, да ведь он все схватывал на лету. Все дело в инстинкте, в том, что он прирожденный моряк. Дед частенько говаривал... А впрочем, ладно. Эти люди. Они, без сомнения, затеяли что-то противозаконное. Греки-то, мужчина и девушка, спокойные, вполне внушают доверие, но англичанин с его горящим взором, конечно же, сорвиголова. Георгис Ионидес понял это сразу. Он нисколько не удивился, когда часом ранее эти люди перенесли на “Цинтию” два завернутых в мешковину предмета, сильно смахивавших на винтовки. Георгис, разумеется, вежливо повернулся спиной и сделал вид, что интересуется только погодой. Недаром же он был уроженцем ионического острова Кефалиния. Кефалинийцы так обделывают свои дела – все видят, все примечают, но рот держат на замке.