Полковник всегда найдется

— Не кури, кто тебя заставляет... Завязывай! Нам бы только вернуться домой, там все будет как надо.

Таракан приподнялся. Он вдруг перестал плакать, смотрел на сержанта, прямо в глаза, и тянулся к нему трясущейся, тощей ладонью.

— Анаша не отпустит. Она никого не отпускает и тебя не отпустит. Все мы пропали, мы все здесь умрем...

— Да пошел ты! — Сержант оттолкнул Таракана, поднялся и посмотрел вниз; Расула с Бабаевым не было. — Черт! Провалились они там, что ли?!

Таракан все сидел за бугром и не двигался. Затянутые стылой пленкой глаза его были раскрыты, но никуда не смотрели, губы пересохли и побелели. Сержант снова раскрыл блокнот.

...Расул возник неожиданно: вынырнул из-за бугра, весь мокрый от пота, тяжело дыша. По бокам у него висели две противогазные сумки, в руках он нес коробку телефонного аппарата, которая тут же упала в песок.

— Фух! Замучился в корень! Нагрузили, как ишака... Ну как вы здесь, живы?

— Живы, а где Бабаев? — спросил сержант.

— Остался внизу, ждет тебя. Скворец сказал, чтобы ты сам спустился, потянете связь... Да, он еще говорил про какую-то объяснительную.

Расул сбросил с себя автомат и противогазные сумки, одна из них повалилась набок — оттуда выкатилась вздутая банка консервов. Сержант наклонился и поднял ее.

— Что это?

— Горох, — ответил Расул и сплюнул.

— Что, ничего нет больше?

— Если бы было... Там еще сахар...

— Воды-то набрал хоть?

— Набрал. — Расул расстегнул ремень, на котором рядом с саперной лопаткой висело три фляги; брезент чехлов был еще мокрым. — Ну, ты идешь?

— Нет, поедим сначала.

Сержант вытянул из ножен штык-нож и, усевшись на бруствер, ловко вскрыл одну банку, а затем и вторую, Расул устроился рядом, достал из внутреннего кармана ложку и принялся ее тщательно обтирать.

— Иса, пошли есть! — крикнул сержант. Иса ничего не ответил.

— Таракан! Слышь, нет? Есть пошли, говорю, — повторил сержант.

— Не буду, — послышалось из дальнего углубления.

— Черт с ним, его дело, — пробурчал Расул. — Пусть подыхает с голоду, если так хочет, нам-то что...

Он уже налегал на горох, время от времени отхлебывая воду из фляги. Сержант взял в руки вторую банку, отогнул потемневшую изнутри крышку; горох был сухим и жестким, скрипел на зубах, застревал комьями в горле. Семенов потянулся за флягой.

— Что там на огневой? — спросил он Расула.

Тот дожевал неторопливо, хлебнул воды.

— Как всегда, бардак!

— Ну так начальников много...

— Да, но теперь этим начальникам все до лампочки! Набили свои животы — и пузырьки на середину... — Расул резко поднялся и раздраженно пнул пустую банку к противоположному склону. — А зачем тогда, спрашивается, походная кухня?! Зачем ее брать с собой на операцию — тут ведь хавать не надо... Выдали вот по банке гороха и по три куска сахара... Ура, ура! Все довольны, все смеются... Да я знаешь где видел такую войну!.. — Расул снова присел на бруствер и принялся грызть сахар, запивая водой. — Нет, я рубать не хочу... Салабон я, что ли?! Меня нехватка не мучает, просто надоело все это. Изо дня в день одно и то же! Есть каша — нет хлеба, есть хлеб — нету каши. Вот и горох вам еще — жрите с сахаром!.. Пехота, которая должна охранять нас, балдеет. Зато мы таскаемся по горам, как козлы дикие... Скорей бы домой!

— Ладно. — Семенов поднялся. — Пошел я, короче. Ты остаешься за старшего. Да смотри — не спите...

— Да пошел ты — знаешь куда?! Чо, начальник, что ли, большой? Мне плевать, мне до дембеля осталось четырнадцать недель... Вон Таракан, ему еще долго служить, а мне скоро домой!

Сержант ничего не ответил. Закинул за спину автомат и зашагал вниз по склону. Солнце уже перешло зенит, но палило ничуть не слабее. Округлые спины песчаных гор совсем обесцветились, и только крохотная фигурка сержанта одиноко маячила, будто назло палящему светилу.

Вчера солнце припекало особенно сильно. На дневном изнурительном марше несколько раз глох двигатель: то ли зажигание барахлило, то ли прерывалась подача бензина. Санька-водитель лишь беспомощно упирался в баранку руками: «Проклятье!..» И они вынуждены были отвалить в конец колонны, плелись в самом хвосте вместе с тыловиками и афганской артбатареей.

Километра за полтора до реки началось — духи поддали жару. Стали гасить их засаду пулеметами с обеих сторон. Однако у брода образовался затор, скопились машины, будто груда металлолома, перегораживая друг другу проезд. Каждый норовил проскочить побыстрее, а командовать, как всегда в таких заварушках, оказалось некому. И в нем, в сержанте Семенове, заговорил поначалу какой-то там голос, вроде бы долг службы: ты, мол, сержант, ну а офицеров-то нет, вот и командуй — организуй переправу!.. Но в конечном счете не стал ввязываться; наплевать. Нет, он не боялся ответственности или чего там еще, просто надоело все это... «Вперед, Шурик!» — сказал он водителю. Но тот посмотрел на него удивленно: «Куда вперед-то, не видишь, что ли?..» — «Плевать, вперед! Ты не понял?!»