Полковнику нигде…

Все попытки девушки обратить на себя внимание объекта ни к чему не привели. Поэт не просто отличался крайней рассеянностью, кроме всего прочего Натэль была совсем не в его вкусе. Несколько раз, натыкаясь на балеанку в шумных компаниях, Мирча чисто машинально отходил подальше, стараясь не приближаться к неприятной надменной девице, немного смахивающей на породистую лошадь. Поэт не любил слишком умных женщин и лошадей, и, в отличие от отца, не выносил надменных аристократок нордического типа. Ему нравились хорошенькие веселые молдавские простушки. Приглядевшись, поэт мог бы обнаружить в балеанке кое-какие достоинства: великолепную спортивную фигуру, выразительное благородное лицо. Однако приглядываться к незнакомым девушкам ему было ни к чему. Баль-За-Мину вполне хватало тех, что есть.

Баль-Монтана решилась на отчаянный шаг. Призывно улыбнувшись, она послала поэту со своего стола бутылку самого дорогого в богемном кабаке альгамбрского шампанского. Лучше б она этого не делала — бутылок на его собственном столе было больше чем достаточно. Число желающих поставить Мирче выпивку не иссякало. К сожалению, в отличие от коренных альтаирцев, он питался не спиртовыми растворами. Всем этим излишествам парень сейчас предпочел бы тарелку жареной картошки с мититеями.

Голодный и раздраженный, даже не посмотрев в сторону очередного навязчивого дарителя, Мирча швырнул непрошенное подношение в стоявшую рядом сверкающую хрустальную колонну.

Эсцентричная выходка поэта вызвала неприятное недоразумение. Колонна оказалась разумным существом. Это был высокообразованный огневик с планеты Карир, бизнесмен и литературный критик, по имени Ох-хо, прекрасно знавший творчество поэта Баль-За-Мина и испытывавший к нему глубочайшее презрение. Недавно критик даже посвятил этому непреходящему чувству большую статью в мало кем читаемой литературной газетенке.

Сегодняшний поступок «бездарного писаки» — так огневик называл поэта в своей статье — Ох-хо воспринял как личную месть. Он поклонился с подчеркнутым пренебрежением и процедил в адрес обидчика несколько резких презрительных слов на родном языке.

Огневики с Карира переговариваются с помощью цветовых вспышек, а эмоциональные состояния выражаются ими посредством очень приятной, несмотря ни на что, гаммой необыкновенных запахов. В интимном полумраке зала разноцветное сияние карирской брани смотрелось необыкновенно красиво и пахло лавандой. Как во сне.

Необыкновенные цвето-обонятельные соответствия так поразили поэта, что он, не обращая внимания на оскорбительный смысл переведенных автолингвистом выражений, почувствовал острый приступ вдохновения. Схватив со стола салфетку, Мирча записал на ней внезапно пришедшие в голову строки, посвященные новому знакомому, воплотив необыкновенные ощущения в несвойственном его поэтическому стилю символизме. Затем он смело протянул салфетку ожидавшему реакции Баль-За-Мина огневику. Зал замер в ужасе. Прекратил унылое пиликанье даже робот-музыкант. Все замерли в полном дурных предчувствий молчании.

Против ожидания отчаянный поступок не повлек трагических последствий. Предвзятый критик просканировал салфетку и неверяще прочитал следующие строки:

Соответствия

   Богема — это храм с колоннами живыми,
   Цедящими порой поток бессвязных слов,
   Сквозь символов леса и мы скользим меж ними,
   Глядящими нам вслед привычным оком снов.
   Как долгих звуков тень, сливается далеко
   Бездонной глубины таинственный союз,
   В бескрайней ночи речи с ясностью жестокой,
   Цвет запахов и звуков в неразрывность уз.

— Какая прелесть! — огневик пришел в восторг. — Ваш собственный перевод Бодлера? Изумительно!

Ох-хо изучал старинную земную поэзию и даже посвятил французскому поэтическому гению две монографии. Сейчас критику повсюду мерещился Бодлер.

— А я думал, вы пишете только всякую чушь о регуллианских собаках! — огневик недолюбливал регуллиан, непоэтическую нацию, которая так и не удосужилась предоставить ему объект для критики. Говоря о собаках, Ох-хо, вероятно, имел в виду вовсе не пылеморских собачек.

Считая Баль-За-Мина биотрансформированным регуллианином, огневик был счастлив узнать, что положение с поэтами на Регуле изменилось. Отметим, что малопоэтичных орионцев и эриданцев Ох-хо тоже терпеть не мог, поэтому в межгалактическом конфликте все его симпатии были на стороне Альтаира.

Мирча, считавший написанное собственным творением, лишь холодно кивнул. Он не стал спорить: мало ли какие бывают в жизни совпадения? Может быть, никому неизвестный — в отличие от самого Баль-За-Мина — поэт Бодлер тоже бывал когда-то в «Богеме» и, по ошибке, разбил бутылку о какого-нибудь огневика. А потом тоже написал стихи, с восторгом выслушав неприятные, но так красиво воплощенные в цвет и запах слова.