Полководец Дмитрий (Сын Александра Невского)

Вот уж действительно: неисповедимы пути Господни. Марийка оказалась в глухой деревушке Нежданке, бывших разбойных избах атамана Рябца (позднее, известного купца Глеба Якурина), а затем беглых мужиков из села Покровского; среди них очутилась когда-то племянница Александра Невского, Любава; побывала в Нежданке (когда татары подходили к Ростову Великому) и княгиня Мария.

Многое повидала на своем веку лесная деревушка, чудом не сгоревшая от рук отшельницы Фетиньи.

Ныне деревня заметно разрослась, стало в ней десяток изб, в коих обосновались беглые мужики.

Долго вели Марийку неведомые люди, спасшие ее от боярского послужильца Сергуни Шибана, вели потайными тропами через непроходимые леса и топкие кочковатые болота.

— Куда вы меня ведете? Отпустите меня домой! — несколько раз восклицала Марийка.

— Не шибко-то тебя и ждут дома, — посмеивался вожак Данила Качура. — Захватчик твой сказывал, что ты круглая сирота.

— Я в дом добрых людей пустила. С ними мне повадно. Отпустите! — настаивала Марийка.

— Да ты не пужайся нас, девонька. Худа тебе не сотворим. И у нас будет повадно. Погостишь маленько, — всё с той же улыбкой высказывал Данила.

Беглые мужики на дороге оказались не случайно. Один из них был заслан лазутчиком в Переяславль, дабы изведать, когда отправиться торговый обоз с солью в стольный град Владимир. Лазутчик прознал и вернулся в Нежданку. Вот тогда-то мужики и выбрались на большак. Но их поход оказался неудачным: торговый обоз прошел под усиленной охраной. Мужики изрядно огорчились, но Качура ободрил:

— Не тужите, православные. Не было везенья на сей раз, будет в другой. А то и сами купчишками в Переяславле предстанем.

— Как это?

— Просто, мужики. У нас, слава Богу, и мед, и кой-какие меховые шкуры водятся. Облачимся в суконный кафтан — и на торги. Без соли не вернемся.

Мужики поуспокоились, а тут и на всадника с полонянкой наткнулись…

Данила привел Марийку в свою избу и молвил:

— Поживи у меня, девонька. Изба новая, лепая. Я ведь ране в плотниках ходил. Глянь, какая горница. Чистая, сухая и светлая, будто светелка. Я два оконца вырубил, как будто ведал, что красна девица здесь будет жить.

— А где ж семья твоя?

— Лучше бы не спрашивала, — потемнел лицом Качура. — Жену мою молодую, на всё село самую пригожую, боярин обесчестил. Жена в запале на боярина с ножом кинулась, да жаль не убила, а лишь чуток поранила. Злодей повелел Матренушку мою насмерть плетьми запороть… Был у меня и мальчонка пяти лет. В реке утонул. Сидел на боярском челне и рыбалил. А тут тиун появился, закричал. Сынок с перепугу в воду свалился. Помышляли мы с Матреной трех сыновей заиметь, да видишь, как получилось.

Марийка, участливая к людской беде, горестно вздохнула:

— Жаль мне тебя, дядька Данила. Знать, худой у вас был боярин.

— Худой, нравом жестокий. За малейшую провинность избивал нещадно. Оброки же такие заломил, что ни вздохнуть, ни охнуть. Не зря от него в леса бежали. Так что мы не разбойники, девонька.

— Уразумела, дядька Данила. Одного в голову не возьму. Пошто ты меня в деревню привел?

Качура ответил уклончиво:

— Опосля поведаю. А пока, сказываю, поживи у меня маленько.

— А коль сбегу?

— Не сбежишь. Без провожатого дороги вспять не сыщешь.

Марийка вдругорядь горестно вздохнула. Не сыщешь. Окрест такие дебри да болота, что сам леший заплутает.

На другой день утром она вышла из избы и прошлась вдоль Нежданки. В деревне уже ведали о ее появлении. Попадавшие встречу бабы были приветливы:

— Здравствуй, Марийка. Данила — мужик добрый, не обидит. И деревня наша — поискать. Ни боярина, ни тиуна треклятого. На волюшке живем. Не горюй!

Вокруг деревни простирались крестьянские нивы. Изрядно потрудились мужики, раскорчевав вокруг своего поселения вековые леса.

Бегали по Нежданке и ребятишки, оглашая деревню звонкими голосами.

А за околицей, ближе к речушке, дымилась кузня; слышался дробный перестук увесистого ручника. От речушки неторопко шли двое мужиков с бредешком и берестяным лукошком.

«Никак рыбы наловили, — невольно подумалось девушке. — Ушицы бы похлебать».

Марийке захотелось есть. Она вернулась в избу и увидела в ней пожилую женщину в посконном[44] сарафане, наглухо повязанную убрусом[45]. Женщина суетилась возле печи, гремела ухватом, вытягивая на шесток глиняные горшки.

— Ты кто? — с некоторым удивлением спросила Марийка, уже ведая, что у Данилы хозяйки нет.

— Аглая.

Девушка пожала плечами.

— Да ты не дивись, Марийка. Я — жена брата Качуры. Живем своим домом, по соседству. Качура один, яко перст. Прихожу к нему варево сготовить. Попробуй-ка моих штец.

— Попробую, — охотно согласилась девушка.

Марийка аппетитно ела, а Аглая неторопливо рассказывала:

— Данилу в деревне уважают. Степенный и башковитый мужик, не зря его большаком признали. А уж работящий! Дома сиднем не сидит. То избу кому-нибудь рубит, то баню, то дрова в лесу на зиму заготавливает. Одно худо — хозяйки нет. Вот и приходится ему снедь готовить, правда, урывками.

— Семья?

— Семья, Марийка, и не малая. Шестеро ртов. Наготовь на такую ораву.