Полководец Дмитрий (Сын Александра Невского)

Все эти три образования постоянно боролись друг с другом.

— История Ливонии, — с сожалением рассказывал Довмонт, — история непрерывной и острой борьбы. — Все грызутся, как кошки с собакой. Церковники дерутся против городов, Орден против отдельных епископов, города, против Ордена. А в Риге противоборствуют сразу три «хозяина» — архиепископ, городской магистрат и магистр Ливонского Ордена. Сложные отношения усугубляют и датские крестоносцы. Они завоевали северных эстов с городом Ревелем[122]. Правда, в первый раз датчане владели Эстонией недолго, но уже через восемь лет орденские немцы забрали эстов в свои руки. Помогло Ордену и то обстоятельство, что датское войско, захватившее Эстонию, в подавляющей части своей состояло из немецких рыцарей, которые и завладели большинством земель.

— А что ныне с раздорами? — спросил тогда князь Дмитрий. — Слышал я, что Ливония сбивается в один кулак.

— Ты прав, князь. Перед угрозой нашествия русского войска немцы прекратили всякие свары. Здесь вовсю постарался великий магистр Отто Руденштейн. Он сумел утихомирить не только попов, но и города. Немцы — народ особый. Когда они почувствуют злополучие, идущее со стороны неприятеля, то забывают о собственных бедах и тотчас начинают собирать могучее войско. Бюргеры[123] не жалеют для рыцарей ни хлеба, ни денег, и даже каждый город выставляет ополченцев. Так что ныне Ливонский Орден как никогда силен.

— Но и мы не лыком шиты, — произнес Дмитрий Александрович. — Впервые, после татарского вторжения, нам удалось собрать тридцать тысяч ратников. Коль крестоносцы не напугаются, злая будет сеча… А ты как мыслишь, Довмонт?

— Сеча будет злая, да вот только…пойдет ли на нее великий магистр, — почему-то задумчиво произнес псковский князь.

Слова полководца Довмонта оказались для князя Дмитрия неожиданными.

— У тебя есть какие-то предположения?

— Отто Руденштейн отлично понимает, что даже в случае своей победы, он потеряет огромное количество крестоносцев. Такая победа ему не нужна. Орден его заметно ослабнет, и тогда ему уже не быть ведущей силой в Ливонии. Едва ли такого захочет великий магистр.

— Выходит, он может и уклониться от битвы?

— Может. Магистр не только достойный противник, но и весьма умный, расчетливый человек. Зря он в битву не кинется.

Разговор князя Дмитрия с Довмонтом произошел еще неделю назад. Сейчас же войско шло по литовским землям.

Глава 2 КОНЬ КНЯЗЯ ДМИТРИЯ

Под князем рысил аргамак[124]. Это был удивительный, необыкновенной породы конь, коему завидовали, ехавшие обок с воеводой, сыновья Ярослава Ярославича. Бросались в глаза стройные, точеные, очень сильные ноги, широкая грудь, упругий стан и мускулистая шея. Гладкая шелковистая шерсть, отливающая синеватым блеском, была черной как смола.

Автандил (так звали коня) был молод. Его подарили князю восточные купцы, приехавшие с Терека.

— То помесь аргамака с кабардинской лошадью, — пояснили купцы. — Но получился он вылитый кабардинец. Красавец — конь! А зовут его Автандилом, в честь нашего князя..

Дмитрий Александрович как увидел «кабардинца», так весь и загорелся. Он, с детства большой любителей скакунов, сразу отметил: конь редкостный, такому цены нет.

— Я, купцы, отдам вам за Автандила столько золотых гривен, сколько запросите.

Но купцы чинно ответили:

— Конь не продается. Это скромный подарок нашего кабардинского князя. Горцы хотят жить в вечном мире с вашим народом.

Дмитрий Александрович поклонился в пояс и степенно произнес:

— Я с большой благодарностью принимаю столь знатный подарок вашего князя и, ведая помыслы наших удельных князей, хочу твердо заверить, что Русь никогда не станет врагом кабардинцев. Мы намерены жить в вечной дружбе. Вы же, купцы, в моем княжестве, можете торговать вольно и без всяких пошлин.

Купцы ответили князю низким (восточным) поклоном и предупредили:

— Автандил пойман в диком табуне. Он своевольный и гордый. Его долго укрощал один из лучших наших джигитов, Георгий, который и прибыл с нами.

Князь Дмитрий глянул на молодого, сухотелого кабардинца в темно-синем чекмене и с кинжалом на поясе. Тот придерживал за узду коня, который пританцовывал на месте. Глаза кабардинца, как показалось Дмитрию, были грустными.

— Переживаешь, джигит? Нелегко, поди, с конем расставаться?

Толмач перевел слова Георгия:

— Конь для джигита — роднее человека. Человек может предать, конь — никогда. Нет лучшего друга.

— Хорошо сказал, джигит, — похвально произнес Дмитрий Александрович, продолжая с восхищением посматривать на коня. — Я награжу тебя, Георгий. Перед тем, как выехать домой, мой конюший покажет тебе княжеский табун. Выбирай самого лучшего скакуна. Думаю, и у меня найдутся прекрасные кони.

Джигита охватила буйная радость. Он самозабвенно любил лошадей и горестно думал, что вернется домой на телеге купцов, а теперь он приедет к горцам на превосходном коне. Он знал, что у русских князей есть отменные скакуны.