Полководец, Суворову равный, или Минский корсиканец Михаил Скобелев

Шли большей частью ночью и вечером, чтобы воспользоваться несколькими часами прохлады. Днем останавливались на привал. Но эти привалы были мукой для людей. Приходилось ложиться прямо на раскаленный песок. Солнечные лучи жги нестерпимо, словно тысячи невидимых копий вонзались в истомленное тело. Люди ежеминутно поворачивались с боку на бок. Кое-кто из солдат вырывал себе яму в виде могилы и ложился в нее, обсыпая все тело влажной землею, а голову укутывая шинелью. Те, кого особенно мучила невыносимая жажда, вырывали руками из-под песка влажную землю и сосали ее. Были случаи, что солдаты сходили с ума от этой муки, но отряд, несмотря ни на что, все-таки продвигался вперед.

Строй давно уже был нарушен, тянулись вразброд; кто еще держался на ногах, нес потерявших силы товарищей, для которых не хватало места на верблюдах, едва передвигавших ноги. Офицеры перемешались с солдатами и шли, уже не помышляя о сохранении обычного порядка, а думая лишь о том, как бы облегчить страдания своим подчиненным.

В одной группе шел пешком совсем еще молодой подполковник Генерального штаба. Он был красив и строен, черты лица крупны, но гармоничны. Голубые лучистые глаза смотрели гордо и даже несколько презрительно. Шел, стараясь сохранить молодцеватый вид: по крайней мере, не гнулся, как многие из его товарищей, шел с высоко поднятой головой; его белый китель был застегнут на все пуговицы, скатанная шинель перекинута через плечо.

Видимо, только страшным усилием воли подавлял он невыносимые страдания, выпавшие на долю отряда на этом пути. Веки глаз были воспалены; то и дело проводил сухим языком по запекшимся и почерневшим губам. Иногда он приостанавливался, тяжело переводил дыхание и опять, стараясь держаться ровно, шел вперед.

– О-ох, смертушка! – вдруг вырвался хриплый не то вой, не то вопль у шедшего впереди солдата.

Бедняга пошатнулся и упал бы, если бы заботливо не поддержал шедший сзади него молодой подполковник.

– Что, брат, тяжело? – участливо спросил он едва переводившего дух солдата.

И в голосе, и во взгляде офицера было столько ласки и участия, что солдат инстинктом почувствовал их и поспешил отозваться:

– Смерть лютая легче, ваше высокородие, а не токмо что…

– Держись, сердяга! Держись… Давай ружье понесу!..

Это предложение было так необычно, что солдат и об усталости позабыл.

– Никак нет, ваше высокородие, – растерянно лепетал он, – не можно так…

– Говорю, давай – значит можно! – несколько повысил голос офицер и чуть не вырвал у солдата ружье.

Подполковник подхватил его под руку, как подхватывают охотники – дулом к земле, и быстро зашагал вперед, даже не взглянув на совершенно оторопевшего солдата.

Солдат вскоре опомнился и бегом пустился догонять офицера.

– Ваше высокородие, дозвольте обратно, – взмолился он, догнав его.

Подполковник взглянул на него своими лучистыми глазами и ласково улыбнулся.

– Полегчало? – спросил он.

– Так точно, ваше высокородие, то есть как рукой сняло…

– Ну, слава богу! Как зовут?

– Макаров, ваше высокородие.

– Самарского полка?

– Ну, держись, молодец; помни, государю и родине служишь…

С середины апреля отряд из Александровска шел несколькими колоннами, и воины, входившие в него, были вполне надежны. Пехота принадлежала к старейшим полкам русской армии, насчитывавшим более столетия своего существования. За долгую службу знамена их видели во Франции, в Италии, Швейцарии, Турции, Персии и в Германии. Они покорили Кавказ и имели все отличия, какие только даются за подвиги: надписи на шапках, серебряные трубы и рожки, георгиевские знамена. Кавалерия отряда состояла из казаков и горцев Дагестанской области.

В первой колонне начальником был старый кавказец майор Буравцов. Второй колонной командовал полковник Тер-Асатуров. Третью колонну вел сам начальник отряда полковник Ломакин.

Все эти колонны направлялись от форта Александровска по степному пространству до колодцев Каунды, отсюда уже по пустыне Устюрт до колодцев Сенека и далее по пескам до колодцев Биш-Акты. Здесь все колонны соединялись и, оставив отряд для сдерживания киргизов, направлялись через пустыню на хивинский город Кунград, где предполагалось соединение Мангышлакского отряда полковника Ломакина с Оренбургским отрядом генерала Веревкина.

Почти две недели шел Мангышлакский отряд по пустыне.

Скобелев во время похода был впереди. Отдельной колонной он командовал недолго – когда прошли треть пути, до колодцев Буссага, где Ломакин счел необходимым не раздроблять своего отряда, а вести его поэшелонно. Михаил Дмитриевич все-таки остался во главе авангарда…

Скобелев перед выступлением из Биш-Акты продумал и предусмотрел все до мелочей. В его колонне за время пути до колодцев Буссага, т. е. в течение двух дней, не было брошено ни одного вьюка. Все было сохранено, и колонна потеряла только двух малосильных верблюдов, которых пришлось бросить на дороге.